Дом-фантом в приданое
Шрифт:
— Какой запрос, Павел?!
— У меня есть связи, — повторил Добровольский настойчиво.
Олимпиада помешала кофе и сняла кофейник с плиты.
— Но тогда выходит, — сказала она, держа кофейник в руке, — что он причастен к взрыву? Если дядя Гоша занимался изготовлением взрывных устройств, а Женя их сбытом…
— Слабоват он для сбыта, — задумчиво проговорил Добровольский. — Или он гениальный актер, что сомнительно.
— Какие взрывные устройства? — пролепетала Люсинда. — Дядя Гоша Племянников?!
— Да,
— У него дома целая лаборатория за железной дверью. Это какой-то кошмар, я такого никогда не видела!..
— Липа, — одернул ее Добровольский, — ты, кажется, обещала рассказать потом!
— Но я же ничего и не рассказываю! И потом, если Женя ему помогал, значит, он тоже обо всем знал?! И, может, это он убил дядю Гошу?!
Добровольский пожал плечами:
— Я бы не стал делать скоропалительных выводов.
Сказано это было с таким явным превосходством, что любая уважающая себя феминистка немедленно отволокла бы его в суд хотя бы за неуважение к присутствующим дамам!
Но ни Люсинда, ни Олимпиада не были приверженцами моднейшей женской религии и веру в мужское тупоумие не исповедовали.
— Хорошо, — сказала Олимпиада, — если это скоропалительные выводы, то что тогда не скоропалительные?
Добровольский выразительно посмотрел на кофейник. Олимпиада спохватилась, достала кружки, круассаны и сушки с маком, кому что больше нравится.
— Когда я ползал по крыше первый раз после того, как упал Парамонов, то нашел три пары следов, — сказал Добровольский, прихлебывая огненный кофе. — Кеды, валенки и рифленые ботинки. Парамонов был в ботинках. Валенки есть у всех. В кедах в этом доме ходит только Женя, который выполнял поручения Племянникова и, по слухам, служил в саперных войсках. Значит, кроме Парамонова и Жени, на крыше был кто-то еще из жильцов. Когда я спускался, дверь в квартиру Племянникова была открыта.
— Как она могла быть открыта, если квартира запечатана, опечатана то есть?! — воскликнула Люсинда.
Олимпиада Владимировна, ставшая за последнее время практически профессионалом по проникновению в опечатанные квартиры, только фыркнула.
— Ничего сложного, — пояснил Добровольский, который, по всей видимости, не был таким профессионалом, — бумагу можно аккуратно отклеить или подрезать, если есть острый нож или скальпель, к примеру, а потом снова приклеить. А дверь открыть ключами.
— Значит, у того, кто открыл, должны быть ключи! — победительным тоном заключила Люсинда.
— Я уже спрашивал у Олимпиады, нет ли дубликатов у Любы, которая является старостой этого дома, и она сказала, что нет.
— Нету, нету, — подтвердила Люсинда. — Наших вообще ни у кого нет, потому что тетя Верочка воров боится до смерти! Она и мне-то ключи только года через два выправила, а то все сама открывала!
— А
— А может, это Женька в квартиру залез, если он с Племянниковым водился и поручения его выполнял?
— Может, конечно. Теоретически там мог быть кто угодно, учитывая, что мы не знаем ни о каких связях дяди Гоши и вообще не знаем, были они или нет! Мы не знаем, с кем он разговаривал в своей квартире в тот день, когда его убили, а он разговаривал! При этом соседи дружно утверждали, что к нему никто никогда не приходил. Это может означать, что там был кто-то свой, из дома. Но кто?
Обе девицы слушали как зачарованные.
— Если Племянников с кем-то ссорился и этот кто-то был именно из соседей, значит, кто-то из дома был осведомлен о его… подрывной деятельности.
— Почему?
— Потому что его не просто убили, а именно взорвали и именно в доме! Про взрывчатку никто не знал. И получается, что мог знать только писатель. Только писатель, — повторил Добровольский. — Значит, все-таки он…
И глотнул кофе.
— И еще белый плащ и валенки, — сказал он сам себе. — Но это не имеет никакого значения, если с улицы никто не пришел, а кавалер Олежка утверждает, что никто. Или имеет?…
Девицы переглянулись.
— Что… имеет? — осторожно спросила Олимпиада.
— Ничего, — быстро ответил Добровольский, — это пока только догадки. Я не понимаю, почему в квартире Племянникова не было никакой обуви, кроме валенок. Помнишь, в прихожей стояли валенки?
— Помню.
— Ты что, была у него в квартире уже после того, как он помер? — вскинулась Люсинда. — А, Лип?
— Была, — призналась Олимпиада. — Я тебе потом расскажу. Мы туда пришли, Павел как-то открыл дверь, и мы стали смотреть, что там может быть подозрительного, и нашли…
— Липа, — громко окликнул ее Добровольский. — Ты обещала рассказать потом.
— Хорошо, хорошо! Ну вот, и там в прихожей были только валенки, и больше ничего. Если он у нас на площадке был в зимних ботинках, значит, хоть демисезонные-то должны были остаться! Хоть одни!
— Должны, — согласилась Люсинда. — А че? Их не было?
— Не было, только валенки! Ну, допустим, у него всего две пары обуви, но вторая-то должна была остаться? Он же не ходил летом в валенках!
— Не ходил.
— Вот именно.
— А может, он купить новые собирался, а старые выбросил!
Олимпиада пожала плечами.
Добровольский допил кофе и аккуратно поставил кружку на стол.
Было еще много вопросов, на которые он никак не мог найти подходящих ответов.
Где была тетя Верочка, когда Люсинда ушла к Олимпиаде? Просто отошла на кухню или в туалет? Или… заходила к Парамоновой, у которой в тот вечер упал с крыши муж?
Почему жизнерадостный сосед Володя объявился только сегодня? Где он был все это время?