Дом-фантом в приданое
Шрифт:
— Убийство, — сказала Олимпиада Владимировна с некоторым злорадством. — А больше ничего.
— Что-о? — протянула начальница, растерявшись. — Что такое?!
— Можно мне трубочку? — сладким голосом попросил внезапно оказавшийся рядом милицейский и, не дожидаясь ответа, протянул руку. — Старший лейтенант Крюков, убойный отдел. Кто говорит?
Олимпиада стояла рядом и живо представляла себе, что сейчас происходит с Мариной Петровной и что произойдет с ней, Олимпиадой, когда она приедет на работу.
Лучше
Она вернулась в комнату, где вытянувшаяся в струнку в кресле Люсинда пыталась делать ей какие-то знаки, которых она не понимала, махнула на нее рукой и, брезгливо морщась, унесла на кухню чашки, в одной из которых был окурок. Старший лейтенант все говорил.
— Чего там, а? — свистящим шепотом вопросила Люсинда. — Чего там творится-то?
— Не знаю, — тоже шепотом ответила Олимпиада Владимировна и заправила за ремень вылезающую блузку. — Парамоновых допрашивают, кажется.
— Во дела, а? — с восторгом выдохнула Люсинда. — Во история, а?!
— Ужас какой-то, — сказала Олимпиада Владимировна. — Ужас и кошмар. Мне на работе попадет, и Олежка должен приехать!
Люсинда в кресле подвинулась в ее сторону и сказала, радостно блестя глазами:
— А ты говорила, что детективов в жизни не бывает! Вот тебе и не бывает!
Олимпиада возмутилась:
— Господи, что ты несешь, Люська! Ты только послушай, как он с нами разговаривает, будто мы… мы… будто он нас подозревает!
— А он нас подозревает, — с удовольствием согласилась Люсинда.
Детективчик получился первый сорт — милиция приехала, все соседи высыпали, всех допрашивают, и труп она нашла, она первая, целая история вышла, а намечался самый обычный, унылый и серый день! Правда, соседа немножко жалко, был он смирный, работал на заводе «Серп и Молот», выпивал умеренно и занимался «радиолюбительством» — у него в квартире был целый склад барахла, лампочек каких-то, проволочек и прочей чепухи. Люсинда видела, когда приходила убираться, и тогда же узнала, что он радиолюбитель. В прошлом году он проводил в армию сына Серегу, который был похож на Костика, славшего «военные приветы из далекого города Архангельска», и стол на проводы собирала тоже Люсинда.
Соседа жалко, но детектив ей очень нравился, и она этого стеснялась. Липа-то вон как сердится, глазищами сверкает! Интеллигентка, даже возразить как следует никому не умеет, зато ей, Люсинде, палец в рот не клади, она «бойкая девчонка», ей об этом весь Ростов говорил!
Из прихожей вернулся милицейский, сел на стул, отчего стул скрипнул и покачнулся, уперся ладонью в коленку и вдруг спросил:
— А напротив кто живет?
— Никто не живет, — ответила Олимпиада Владимировна. — Хозяева умерли давно, я их почти не помню.
— А вы давно тут проживаете?
— Всю жизнь! Мы с бабушкой жили, а потом она умерла, и я
— Что можете сказать про потерпевшего?
— Господи, ничего я не могу про него сказать! Мы все друг друга знаем в лицо, дом-то маленький! Он жил с сыном, сын сейчас в армии, забыла, как его зовут.
— Серегой зовут, — подала голос Люсинда. — В прошлом году проводили.
— Потерпевший выпивал?
— Мы с ним не выпивали! — опять встряла Люсинда. — А потому знать не можем! Ну, выпивал, конечно, но сильно никогда не пил!
— Черт знает что, — пробормотал старший лейтенант Крюков, — в субботу утром на мою голову!..
Тут его позвали на лестницу, и он вышел, и Олимпиада с Люсиндой опять остались одни.
— Мне на работу надо, — с тоской сказала Липа, — и что он там начальнице наговорил, страшно подумать!..
— Да ладно, разберешься, чего там!
— И кто мог его… по голове? — Олимпиада перешла на шепот. — У нас же тут все свои, чужих никогда не бывает!
— Может, он собутыльников каких привел?
Олимпиада пожала плечами.
В проеме возник старший лейтенант и поманил ее пальцем, тоже достаточно обидно.
— Вы меня? — спросила Олимпиада Владимировна, стараясь держаться «достойно», хотя сердце ушло в пятки.
— Вас, вас, кого же!..
Они опять переглянулись, и Люсинда вскочила с кресла, выражая готовность следовать за Липой туда, куда ее поманил милицейский, хоть в острог!
Олимпиада Владимировна вышла в собственную прихожую, где было сильно натоптано, накурено и очень холодно, потому что с лестницы дуло немилосердно, и как будто споткнулась взглядом о лежащее на полу тело.
Теперь это было именно тело, кое-как прикрытое черной клеенкой, а не человек с мучительно задранным подбородком.
— Господи, — сказала Олимпиада и прикрыла рот рукой. — А нельзя его… вынести?
— Всему свое время, — сказал милицейский загадочно. — Пройдите, пройдите туда!..
Туда — означало на лестницу, где все смолкло, когда она появилась, только где-то в отдалении тявкала парамоновская собака по кличке Тамерлан.
— А как же ваши соседи говорят? — не очень понятно спросил старший лейтенант. — А вы сказали — никто не живет!
— Где? — не поняла Липа.
— Напротив. Вот здесь. Ваши соседи говорят, что живет!
— Кто?! — поразилась Олимпиада. — Никто там не живет! Никого там нет! В тех квартирах живут Парамоновы и еще студент, Володя, я не знаю его фамилии. Или знаю?…
— Так знаете или не знаете?
— Нет! — почти крикнула Липа. — Не знаю!
— И где он сейчас, тоже сказать не можете?
— Конечно, не могу! Я же за ним не слежу! А напротив никто не живет, это я вам точно говорю!
Парамоновы вылупили глаза и затараторили, как из пулемета застрочили: