Дом, которого нет
Шрифт:
Вода прозрачной струйкой льется в бутылку, леденит Аленкины пальцы. Параскева Пятница смотрит ласково. Аленка шепчет. Праздничными венками заплетается в воде трава, которую не сеяли, не сажали, в воду побросали. В нарядных сапожках кружится по полю колика-молика. Украшает корягу водяной рак – готовится встречать городского гостя. И где-то в Москве в почтовый ящик опускается телеграмма: «Острая стадия миновала».
Тома
Тому любят собаки. Смеется Тома голосом кукушки – тревожным, бессмысленным. Аленка карабкается по скользкому обрыву, а Тома
Аленка разжимает ладони, роняет в воду комки грязи. Грязь опускается на дно, Аленкины ноги устремляются вслед за ней, но дна не достают.
– Тома-а-а-а-а! – кричит Аленка так громко, что звук обессиливает и глохнет.
Тома перестает смеяться, садится на корточки на край обрыва. Над водой склоняется плоское, словно блин, лицо. Аленка протягивает руку, Тома протягивает свою. Аленка хватается двумя руками за гладкую Томину ладонь и животом, коленками скользит по грязи – вверх, к берегу. Она больше никогда, никогда-никогда не пойдет купаться к обрыву.
Тома отпускает руку быстро и неожиданно. Отпускает и смотрит – с любопытством, почти восторгом.
– Тома-а-а-а!
Большие суетливые пауки разбегаются в стороны – освобождают Аленке место. Аленка пробует плыть, но река сопротивляется, не выпускает из темного, будто заколдованного круга.
– Уху-у-у! – кричит Тома и бросается с обрыва в воду. Полотняный сарафан поднимается вверх белым куполом, а потом медленно оседает, накрывает Томины ноги мокрым саваном. Кожа у Томы такая же белая, как полотно сарафана. Тома лежит на спине и бесцветными глазами смотрит в небо, на остановившиеся облака.
«Мертвяк». От своей догадки Аленка застывает на месте, перестает стучать по воде руками, перестает двигать ногами. И река какое-то время Аленку держит – будто тоже раздумывает, мертвяк Тома или не мертвяк. «А могилки-то Томиной на кладбище нет», – Аленка с головой погружается в воду.
«Как будто ни разу не умирала», – удивляется Тома и разглядывает облака. Они смотрятся в воду и в Томины бесцветные глаза. Тома вспоминает имя девочки – собирает воду руками, цепляется за буквы. Буквы выскальзывают, бегут вниз, на дне собираются в нужное слово, прижимаются к другим словам – монотонным, протяжным, в невозвратимом прошедшем времени.
– Аленка-а-а-а, – шепчет Тома, и звук, легкий, как воздух, устремляется вверх. Разбуженные облака, качнувшись, продолжают путь.
Аленка открывает глаза и сразу закрывает – солнце. Шевелит пальцами – трава под ними сухая, теплая. Дотрагивается до макушки – больно. Аленка осторожно садится, оглядывается. Тома в мокром сарафане сидит рядом, гладит черного лохматого пса. Пес ничейный, без имени. Зареченские собаки на него лают, но близко не подходят. С псом никто не играет, только Тома.
– Я умерла? – спрашивает Аленка.
– «Умерла» не бывает. – Тома мотает головой так сильно, что черный пес начинает лаять.
– Бывает, – говорит Аленка.
– У живых не бывает, – упрямится Тома.
– Много ты знаешь. – Аленка снимает с кривого березового сука платье и натягивает через голову.
– Тома знает, и он знает. – Тома тычет пальцем в черный бок безымянного пса. Пес перестает лаять
– Хороший, а? – Тома кладет свою голову на голову пса.
– Хороший, – соглашается Аленка.
– И Тома хорошая. – Тома встает, гладит себя по белым коротким волосам.
Бабушка Соня говорит, что Тому обидел Боженька. Аленка становится на цыпочки и дотрагивается до мягких Томиных волос.
– Сколько тебе лет, Тома? – спрашивает Аленка.
Тома поднимает вверх сжатые кулаки, по очереди разгибает пальцы – одну руку, потом вторую, потом опять первую, и опять вторую, еще два раза первую, и столько же раз вторую…
– Во сколько! Видала?
Тома задирает голову. Безымянный пес задирает голову вслед за Томой. Солнце трогает белые брови Томы и черную шерсть пса. За солнцем спрятался Боженька – тот, что обидел Тому, и тот, что достал из воды Аленку.
Судьба
Вовка Солдатенков держит одной рукой желто-зеленую грамоту, а другой – руку высокого дяденьки в пожарной форме.
– Будешь пожарным! – обещает дяденька Вовке.
– Улыбнись, герой, – просит кудрявая тетенька с фотоаппаратом, и Вовка растягивает губы. С левой стороны губа дотягивается до пластыря, который крест-накрест перечеркивает Вовкину щеку.
– Ребята, вы должны гордиться поступком Владимира Солдатенкова! – объявляет в микрофон участковый дядя Витя. Все хлопают в ладоши, и Аленка тоже хлопает – гордится Вовкиным поступком и радуется, что тюрьма по Вовке больше не плачет.
Вовкина мама Валентина всхлипывает без слез. Вовка вынес из горящего дома сестру – трехлетнюю Иринку. Дом горел ярким пламенем и громко трещал. Так рассказывала Варька. Варька, когда случился пожар, шла мимо дома Солдатенковых в библиотеку. До библиотеки не дошла – побежала к агрономше Чистяковой вызывать пожарных. Грамоту Варьке не дали, но вывели перед всеми на линейке и сказали, что она грамотно действовала в чрезвычайной ситуации.
Аленка жалеет, что не пошла тогда с Варькой в библиотеку. Про пожар Аленка узнала от бабушки Сони и сразу помчалась на Барсуковую, к Вовкиному дому. Вовку к тому времени уже увезли в районную больницу с ожогами какой-то степени. Маленькую Иринку держала на руках агрономша Чистякова – ожогов у Иринки не оказалось. «Где ж твою мамку носит?» – спрашивала агрономша Чистякова.
Валентину «носило» в гостях. Вовкина мама все время в гостях. А когда остается дома, гости приходят к ней. Бабушка Соня рассказывала, что Валентина в молодости была очень красивой. «Королевишной была», – рассказывала бабушка Соня. Женихи к Валентине в очередь выстраивались, а она все перебирала. «Доперебиралась», – ворчит Петровна. Замуж Валентина так и не вышла. Кто его отец, Вовка не знает. Зато Иринкиного отца знают все – его зовут Григорием, он живет в соседней Ухвале и работает на Зареченском заводе муздеталей. Отчество у Иринки Григорьевна, только сам Григорий отцом себя не признает. «Такая вот она, судьба бабья», – говорит Вовкина мама, когда выпьет. Выпивает Валентина с самого утра. «Еще ж не завтракала», – злится на маму Вовка. «Не злится, а жалеет», – говорит бабушка Соня. «Ты бы хоть детей пожалела», – ругается на Валентину директриса школы Татьяна Юрьевна, когда ходит проверять жилищные условия.