Дом, которого нет

Трофимчук Елена

Перед поворотом в Трусишкину улочку Аленка останавливается. Снимает сандалии, стукает друг о дружку. По улочке – самая короткая дорога к речке, но все давно ходят длинной – вдоль кладбища. Кто назвал Трусишку Трусишкой, никто не знает. Бабушка говорит – так еще его деда звали. Трусишку Аленка помнит плохо, а его жену – хорошо. Бабушка Соня учила Трусишкину жену вязать крючком. Жена приносила Аленке конфеты, а бабушке – похожий на розы шиповник.

Аленка надевает сандалии, открывает калитку и заходит во двор. На веревках, натянутых над самой землей, в ряд висят белые занавески – две с одного окна и две с другого. Жара в Заречье стоит вторую неделю, ни дождя, ни маломальского ветерка. Занавески

давно высохли, но тетя Зоя – новая хозяйка Трусишкиного дома, снимать их не торопится. За занавесками – качели, деревянные, на длинной веревке. С речки они хорошо видны, но Аленка никогда в ту сторону не смотрит.

Этот дом долго никто не хотел покупать. Аленка была уверена, что никто и не купит. Да не только Аленка так думала: все в Заречье считали, что в Трусишкином доме с занавесками и качелями никто никогда не поселится. Но фельдшерица тетя Зоя поселилась. Потому что приехала издалека и ничего не знает. Тетя Зоя не знает, что Трусишкина жена повесилась. Бабушка Соня говорит, что повесилась та потому, что много молчала. «Здравствуйте, теть Соня», «спасибо, теть Соня», а про остальное молчит. Вяжет свою розовую шляпку и молчит», – рассказывала потом бабушка Соня Аленкиной маме. Так рассказывала, словно злилась на Трусишкину жену. А Аленка слушала и хотела спросить, довязала ли Трусишкина жена свою розовую шляпку. Но так и не спросила.

Из той веревки, на которой повесилась его жена, Трусишка потом качели сделал. Бабушка Соня говорит, что не из той. «На что ему вообще те качели сдались», – удивляется бабушка Соня. Может, и ни на что не сдались, только раньше на том месте качелей не было. Трусишка уехал из Заречья сразу после похорон. Аленка похорон не помнит и могилы Трусишкиной жены не видела. Варька говорит, что самоубийц с кладбища выгоняют. Кто выгоняет, она не знает, но думает, что сами покойники – выгоняют и могилу затаптывают.

Дом – не могила, его не затопчешь. Можно снять занавески и завесить ими качели. Аленка близко к занавескам не подходит, к крыльцу пробирается по боковой стенке дома. У крыльца останавливается – боится шороха, который слышится за спиной. Аленка берется за щеколду, но зачем-то оборачивается – крайняя занавеска шевелится. Аленка поднимает голову, разглядывает старую скрюченную яблоню. Листья на яблоне неподвижны, ветра как не было, так и нет.

– Кто здесь? – Аленка говорит громким чужим голосом.

Из-за занавески выглядывает Лиза, смотрит на Аленку большими бледно-голубыми глазами. Лиза – дочка тети Зои. Ей четыре года, и она немая. «Придет время, заговорит», – обещает бабушка Соня, но тетя Зоя не верит. Тетя Зоя без толку возила Лизу по врачам, и один из них посоветовал им сменить обстановку. Аленка пришла в Трусишкин дом из-за Лизы – тетя Зоя попросила часок присмотреть за ней. Еще тетя Зоя говорила, что Лиза этот часок будет спать.

– Ты чего здесь? – спрашивает Аленка, и Лиза исчезает за занавеской.

– Иди в дом! – Аленка говорит так строго, как только умеет. Занавеска больше не шевелится.

– Лиза! – кричит Аленка, но Лиза молчит. Потому что немая. И потому что из всех звуков мира по ту сторону занавесок остался один – скрипучий, медленный. Звук не спешит растворяться в воздухе, висит тяжелым остановившимся вздохом. Так звучат ворота, которые давным-давно никто не открывал. С таким звуком скользят по дереву веревки, когда в могилу опускают гроб.

Аленка ныряет под занавеску. Вблизи качели меньше, чем кажутся издалека. Веревка тонкая, легко помещается в Лизину руку. Лиза раскачивается медленно, кивает головой в свой, только ей слышный такт. Аленка обходит качели, останавливается у края горы и зажмуривается. Внизу – речка. Не та, в которой Аленка тысячу раз купалась, а другая –

синяя-синяя, синее воротника на мамином нарядном платье, синее моря, которое Аленка никогда не видела. Деревья у реки тоже другие – с прямыми молодыми стволами, с глянцевыми зелеными кронами, устремленными вверх. И кажется, что там, внизу, есть другая Аленка: с другими, длинными, волосами и в других, вечно новых, сандалиях. Мама там вечно выходная, а бабушка и Шарик – вечно живые. И смотреть вниз хочется вечно. Смотреть и молчать.

Скрип качелей становится тише, а потом и замолкает вовсе. Аленка оборачивается – на качелях пусто.

– Лиза!!! – кричит Аленка, но звук остается внутри.

Аленка бежит назад, во двор, запутывается в занавесках, падает, на коленках ползет к калитке. Сорванная занавеска волочит по пыльной дорожке белое кружево.

Лиза – низкая, худенькая, в розовой шляпке на коротких волосах, спускается по Трусишкиной улочке.

– Ты куда собралась? – кричит Аленка уже в голос и поднимается на ноги.

Занавеска цепляется за колючий шиповник, белой фатой накрывая цветущий куст. «Там», – звонко говорит Лиза и машет рукой в сторону речки.

Черная птица

Черная птица закрыла небо. Запуталась крыльями в ветках долговязой осины и смотрит лицом молодой королевы в глубокую ровную яму. У края ямы стоят баба Анюта и Анютина невестка. Анютину невестку Аленка видит первый раз. И баба Анюта тоже видит свою невестку первый раз. Сын бабы Анюты – Ванюша – нашел ее на Севере. И прислал фотокарточку – светловолосый, кудрявый Ванюша держит за руку девушку с длинными черными волосами. «Видали, какие у моей невестки волосы?» – спрашивает баба Анюта, когда показывает фотокарточку. Волосы Анютиной невестки спускаются по спине траурными лентами. Анютина невестка не плачет – черная птица забрала голос. Про королеву, которая превращается в черную птицу и забирает голоса, Аленке рассказывала мама. Рассказывала давно, когда Аленка была настолько маленькой, что мама жила не в городе, а здесь, в Заречье, с Аленкой и бабушкой Соней.

Ванюша нашел свою черную птицу в далеких краях. В синей фуражке и белых перчатках прилетел к ней на самолете. Люди в синих фуражках и белых перчатках принесли на кладбище Ванюшин портрет. Ванюша – светловолосый, кудрявый, улыбается бабе Анюте, Анютиной невестке и Аленке. Аленка стоит так, что Ванюша улыбается и ей. Бабушка Соня стоит сбоку и крепко держит Аленку за руку. Бабушка Соня с бабой Анютой никогда не разговаривает. Когда встречает на улице, переходит на другую сторону. «Ее Ванька твою мамку обманул», – говорит Варька. Говорит и замолкает. Аленкина мама в школе сидела с Ванюшей за одной партой. Аленка сидит за одной партой с Владиком Залевским. Владик тоже в прошлом году Аленку обманул – сказал, что, если долго идти вдоль леса, придешь в Америку. В Америке – индейцы, Аленка прочитала про них уже две книжки. Вдоль леса Аленка шла долго, до темноты. Лес закончился розовым облаком над желтым полем и мотоциклом участкового дяди Вити. Бабушка Соня Владика потом отругала, но с бабой Светой – Владикиной бабушкой, разговаривать не перестала.

Выстрелы звучат резко. Один, второй, третий. Черная птица пугается, взмывает вверх, открывает небо. Плачет баба Анюта, и бабушка Соня плачет. Анютина невестка плачет тоже. В небе белые полосы – кудрявые, как волосы Ванюши и как Аленкины волосы. На Аленкину голову опускается рука бабы Анюты: «Сиротка».

Перекур

– Мне еще в магазин надо. – Владик хлопает школьной калиткой и сворачивает к центру.

– Я с тобой. – Аленка закидывает портфель за плечи и шагает вслед за Владиком.