Дом на берегу
Шрифт:
– Что нового? – спросил Бодруган.
Роджер покачал головой:
– Он быстро угасает. Надежды почти никакой. Моя госпожа, Джоанна, и вся семья в доме. Из Бера приехал сэр Уильям Феррерс с супругой Матильдой. Сэр Генри не испытывает страданий, мы позаботились об этом, вернее, мы должны благодарить за это брата Жана, который не отходит от постели больного ни днем, ни ночью.
– Но все же, что с ним?
– Ничего нового, просто общая слабость да простуда, которую он подхватил во время последних заморозков. Он бредит, говорит о своих страшных грехах и просит его простить. Приходский священник исповедовал его, но этого ему
Роджер отошел в сторону, пропуская Бодругана и его сына в ворота. Теперь можно было как следует разглядеть дом: сложенный из камня, с черепичной крышей, он стоял в глубине двора. В покои второго этажа вела наружная лестница – такие лестницы в наше время используют в фермерских амбарах. За домом находилась конюшня, а за каменной оградой, извиваясь, бежала вверх дорога на Тайуордрет – там, в крытых соломой жилищах, обитали крестьяне, те, кто обрабатывал все эти земли по обеим сторонам дороги.
При нашем приближении во двор с лаем выбежали собаки, но Роджер прикрикнул на них, и они, поджав уши, приникли к земле – из-за дома вышел слуга с испуганным выражением лица и увел их. Бодруган и его сын Генри в сопровождении Роджера прошли через двор к дому, а я, как тень, неотступно следовал за ними. Мы вошли в длинный, во всю ширину дома, зал, со створчатыми окошками по обеим сторонам, на восточной стене они выходили во двор, на западной – прямо на залив. В дальнем конце зала находился открытый очаг, в котором едва тлел уложенный горкой торф, а поперек зала стоял стол на козлах и вдоль него – скамьи. Зал был очень темный, отчасти из-за маленьких окон и висевшего в воздухе чада, а отчасти из-за красного цвета стен, придававшего этому помещению торжественный, но мрачноватый вид.
На скамьях сгорбившись сидели дети: два мальчика и девочка. Судя по их позам и понурому и подавленному виду, они не столько были удручены горем, сколько растеряны и напуганы близостью смерти. Я узнал старшего – это был Уильям Шампернун, которого представляли епископу. Теперь он первым встал и подошел к дяде и двоюродному брату поздороваться. После некоторого замешательства его примеру последовали и двое младших детей. Отто Бодруган наклонился и обнял всех троих. Затем, как это делают все нормальные дети, когда в напряженную минуту внезапно появляется кто-то из взрослых, они воспользовались случаем, чтобы покинуть комнату, и заодно увели с собой кузена Генри.
Теперь у меня появилась возможность рассмотреть остальных присутствующих. Двоих, мужчину и женщину, я никогда прежде не видел: мужчина светловолосый, с бородой, а женщина тучная, и выражение ее лица было крайне неприветливым и ясно говорило, что с ней шутки плохи. Она заранее оделась в траур, готовясь к печальному исходу: белое покрывало на голове и черное платье. По всей видимости, это были сэр Уильям Феррерс, который, как сказал Роджер, поспешно прибыл из Девона, и его жена Матильда. Ну, а третью персону я узнал без труда – на низком табурете передо мной сидела моя Изольда. Печальные события нашли весьма своеобразное отражение в ее облике: ее платье было траурного лилового цвета, но при этом отливало серебром, а заплетенные в косы волосы были изящно подвязаны лиловой лентой. Атмосфера, похоже, была накалена до предела, лицо Матильды Феррерс пылало от негодования – казалось, вот-вот разразится скандал.
– Мы ждем тебя целую вечность, – набросилась она на
Он поцеловал ей руку, не обращая внимания на злобный выпад, и посмотрел на человека, стоявшего за ее стулом.
– Как поживаешь, Уильям? – спросил он. – Ровно час от моего причала до здешнего – не так уж и плохо, если учесть, что ветер на траверзе. Верхом было бы дольше.
– Да я-то понимаю, – пробормотал он. – Раньше ты никак не мог прибыть. И в любом случае, здесь уже ничем не поможешь.
– Ничем? То есть как? – отозвалась Матильда. – А нас всех поддержать в трудную минуту, скорбеть вместе с нами, выгнать французского монаха, а из кухни вышвырнуть этого пьяницу, приходского священника? Если он не сможет использовать свое право брата и заставить Джоанну прислушаться к голосу разума, то кто же тогда сможет?
Бодруган повернулся к Изольде. Он едва коснулся ее руки, а она даже не подняла головы и не улыбнулась ему. Их сдержанность, несомненно, была вызвана осторожностью: любое слово, сказанное слишком доверительно, могло бы быть превратно истолковано.
Ноябрь… Май… Со времени приема, устроенного в монастыре в честь приезда епископа, прошло целых полгода, которые я перепрыгнул одним махом.
– Где Джоанна? – спросил Бодруган.
– В комнате наверху, – ответил Уильям. И только тут я заметил его сходство с Изольдой. Это был Уильям Феррерс, ее брат, но только лет на десять – пятнадцать старше: его лицо было испещрено морщинами, волосы припорошены сединой.
– Ты ведь знаешь, что нас беспокоит, – продолжал он. – Генри никого к себе не подпускает, кроме французского монаха Жана. Ни от кого, кроме него, он не принимает помощи, отказался от услуг хорошего лекаря, которого мы привезли с собой из Девона. Теперь уже ясно, что монах не справился: больной без сознания, и конец близок – вероятно, остались считанные часы.
– Но если такова воля Генри и он при этом не испытывает страданий, о чем тогда говорить?
– Потому что все делается не так, как положено! – воскликнула Матильда. – Генри дошел до того, что высказал желание быть похороненным в монастырской часовне. Этого просто нельзя допустить. Всем известна репутация монастыря, недостойное поведение самого приора, распущенность монахов. Нечего сказать, подходящее место, чтобы такой человек как Генри – с его-то положением! – обрел там вечный покой. Это значит – опозорить нас на весь белый свет!
– Какой такой свет? – спросил Бодруган. – Этот твой свет охватывает всю Англию или только Девон?
Матильда побагровела.
– Не думай, что мы все забыли о твоих подвигах семь лет назад, – сказала она. – Изменник, вставший на сторону развратной королевы, которая осмелилась пойти войной против своего сына, нашего законного монарха – вот кто ты! Немудрено, что французы имеют в твоем лице надежного союзника, чего ни коснись: ты с одинаковым рвением будешь приветствовать неприятельскую армию, если она одолеет Английский канал [3] и вторгнется на наши земли, и защищать распутных монахов какого-то иностранного ордена.
3
Принятое в Англии название пролива Ла-Манш