Дом на миндальной улице
Шрифт:
Хотя знаешь, Фелисия раздражает меня куда больше. С красотульками вроде Августы еще можно бороться – ведь мы умные, а ум это куда больше привликательной мордашки. Но Фелисия… Я не понимаю, что в ней находят – ведь она страшная, как смертный грех, тощая, надменная, да еще и выскочка. Вечно говорит какую-то заумную ерунду, а все ей в рот смотрят. А знаешь почему? Потому что никто не понимает, что она там несет, но все хотят прослыть образованными и оригинальными!
А на Помпея ты вообще не обращай внимания. Он изо всех сил корчит из себя писателя, а на самом деле просто бездарь. Я как-то читала одну его историю, ничего не поняла, что он там накорябал – одни заумные новые словечки, и совсем неинтересно. Одно тщиславие и ничего больше. Я ему показывала мои стихи, он их тоже высмеял, мол, это нескладно и не модно! Как будто сам чего-то добился! И знаешь, я знаю, зачем он это делает – ему очень хочется казаться таким новым и умным, таким загадочным поэтом, возвышенным таким! А все для того, чтобы лазить в постельку к Фелисии. Вот увидишь – стоит ему где-то облажаться, как только она поймет, что никакой он не поэт, а самый настоящий выпендрежа и дурак, она его сразу бросит!
Так что не расстраивайся,
Пожалуста, пиши! Я так хочу еще что-нибудь почитать из твоих историй!
Целую, твоя Сильва.
(Помпей K. Фелисии S., 11 января, год 861)
Привет, Лис.
Готовься, скоро будет вторая волна. Я сегодня весь день проторчал у Лакишей, ждал, пока мне соизволят передать бумаги от фамилии. У них как всегда было много народу. Говорили только о тебе, разумеется. Осуждали и завидовали как всегда, родная. Особенно старалась налить яду Августа. И, конечно же, свой козырь она приберегла напоследок, так что держись – письма она пустила едва ли не по рукам, так что вскоре имя твоего отца будет у всех на языках. Хотя мне кажется, ты зря волнуешься – любая из них откусила бы себе язык, если б могла иметь родителей такого происхождения. К тому же, эти письма сущая ерунда, им не стоит придавать значения – в тех кругах, где витают твои родовитые предки, на такое смотрят не то, что сквозь пальцы, но и сквозь платки, рукава и толстые передники…
Среди Лакишевого сброда есть еще одна интересная девочка, ты наверняка ее видела – старшая дочка чиновника из Кайены, Патриция. Заметил сегодня, что она скучает и почти ни с кем не общается. Хотел бы я с ней перекинуться хоть парой слов, да не знаю, как подступиться – уж слишком выдрессирована. В глазах бесенята, но от меня как от ладана. Может и оттого, что уж слишком твердят, что мы с тобой любовники. Вот уж в чем я меньше всего хотел бы быть обвиненным. Это так по-ханжески звучит. Я бы предпочел быть известным как развратник, негодяй и нигилист, это моему уху приятнее, ты знаешь.
Неприятная новость – отец пишет, что мне нужно срочно ехать в Селестиду. Надеюсь, это ненадолго, но все равно мне неприятно оставлять тебя в такое напряженное время. Попытайся пообщаться с этой Патрицией, может, она еще не потеряна. Обещаю привезти тебе из Селестиды новых книг.
Приписка: Едва не забыл. Ты спрашивала меня о рукописи Паулины. Извини, обещал никому не показывать и уже вернул. Но право, оно того не стоит. Со стороны она и впрямь производит приятное впечатление как неглупая девочка, но, я так думаю, это сказывается влияние Нелл. Ты вправе ткнуть меня, что я сам не идеален, признаю, я порой тщеславен и мой стиль не из идеальных, но я не встречал еще никого, кто писал бы хотя бы вполовину так как я, поэтому, я думаю, я имею право сказать свое мнение без прикрас. Паулина мне нравится, мне хотелось бы, чтобы наш опыт и идеи пошли ей на пользу. Но боюсь, что ничего не выйдет – все усилия просто пойдут в песок, она варится в своем мире, не пытаясь его осмыслить, а он у нее – насквозь типичен и шаблонен. Не спорю, она может интересно рассказывать, но приемы у нее из дешевых дамских романчиков, сюжетец примитивен, эмоции надуманы и раздуты… Все, чего ты добилась, что в ее «романе» нарисовался женский персонаж, обособленный от общества, которое его не понимает, но обожает, как и полагается. Впрочем, за Нелл я не беспокоюсь. Паулина ее не сможет испортить. Нелл хрупкая девушка, но у нее железный характер, когда дело касается ее убеждений. Я был удивлен, узнав ее ближе. Конечно, мы с тобой и раньше встречали незаурядных людей, но Нелл это нечто особенное, редкий, уникальный человечек. Если то, что ты мне сказала, правда, то я бы больше всего хотел ей помочь избежать такой судьбы.
Не хотел, но опять накатал тебе простыню. Засим прощаюсь,
Помпей.
(Августа Ирис княжне Кире Кармине, 19 января, год 861)
Приветствую вас, госпожа Кира.
Позвольте доложить о том событии, которое вызвало у вас такой интерес.
Вечер прошел как нельзя лучше. Замечу, что само обустройство дома и все, что творилось, было сделано госпожой Саллюстией с изящным вкусом и по образцам древних авторов. Несмотря на определенную группу лиц, сохранялась обстановка какой-то легкости и непринужденности. Велись увлекательные дискуссии, обсуждались насущные вопросы, читались стихи, играла музыка, были замечательные танцы – и все ненавязчиво и живо. Меня не покидало ощущение, что я нахожусь в кругу давно любимых друзей, не иначе. Никакой помпезности, натянутости и напыщенности, как это бывает, никаких титулов или знаков отличий. Возможно, не последнюю роль в этом играет и отсутствие имени у самой госпожи Саллюстии, но я сомневаюсь, что она этим хотела кого-то уравнять. Да это как-то было и не важно, было видно, что собравшиеся здесь пришли не ради своего статуса или демонстрации богатства, а ради торжества искусства и любви к друзьям.
Сама Саллюстия очень интересный человек, она заслуживает большего, чем имеет. Я сожалею, что нет никакой официальной возможности привлечь ее ближе к нашему кругу, поскольку она умна, начитанна, остроумна и это тот человек, с которым стоит общаться. Я бы предложила пригласить ее на одну из наших закрытых встреч, чтобы вы сами могли оценить ее достоинства. Я уверена, вам она придется по вкусу.
У госпожи Саллюстии небольшая компания друзей, любопытных и безусловно талантливых людей. Она тщательно выбирает себе союзников, я заметила. Среди них каждый личность, и людей пустых я не заметила. Возможно, что они есть, но не среди тех, кого госпожа Саллюстия любит и кому доверяет. Увы, я не одарена настолько, чтобы судить, насколько была хороша музыка или стихи, но мне все это очень понравилось, понравились их авторы. Особенно выделяется один юноша, как я узнала, сын селестийского купца, ведет здесь дела, семья почти разорена последними
Позвольте рассказать и о еще одном человеке, не заметить которого было нельзя. Это девушка по имени Леонель, недавно приехавшая в Эос. Происхождения она совсем бедного, хотя род ее матери уходит корнями к самим эотинянам, в самой ее внешности есть что-то породистое и стойкое, что, должно быть, было в лице ее матери, и бабки, и прабабки, нечто от тех замшелых изображений эотинских богинь, какие мы видели при раскопках. По характеру и силе мысли она ничуть не уступает госпоже Саллюстие, даже в чем-то, как мне показалось, она смелее, настойчивей, в ней ясно видна свободная, сильная натура, свой собственный характер, свои убеждения, хотя и весьма схожие с убеждениями ее подруги и соратницы, но сформировавшиеся своим собственным путем. Это так же то лицо, которое вы непременно должны увидеть.
Ситуация, которая в ближайшее время раздуют до невозможности во всех таблинумах, произошла непреднамеренно, но говорит о многом. К сожалению, пустые языки переврут ее на свой манер и придадут тот смысл, которого не было, но я считаю своим долгом преподнести все так, как, я полагаю, и задумывалось. Ситуация эта заключался в разговоре, который вдруг зашел в одном из уголков стола и потихоньку распространился так, что даже самые незаинтересованные и несведущие в вопросе лица посчитали своим долгом втиснуться в него. Речь шла о глупости в том аспекте, что большинство людей плывут по течению, не задумываясь о том, что они совершают, и оправдывающие самые нелепые и бессмысленные действия традициями и «ценностями» общества. Вот обо всем этом и шел разговор. И в какой-то момент разговор приблизился к той опасной теме, которая всем уже порядком набила оскомину – про быт и воспитание женщины. Проскользнуло буквально две-три фразы, и беседа уже готова была пойти в другое русло, но в зале присутствовали представители семейства, которое очень любит скандалы, а кроме того, пришли молодые Нола со свитой своих пустышек. И конечно же, Августа-младшая Эовиния не могла не уцепиться за возможность сотворить скандал. Указывая на Августу-старшую Нолу, она решилась задать провокационный вопрос, как нетрудно догадаться, чтобы выставить и Леонель, и Саллюстию, и всех их окружение и развиваемые идеи в дурном свете. Именно она спросила, считает ли Леонель детей ценностью. На что Леонель с иронией отвечала, намекая на недалекий умишко Августы-старшей и ей подобных, что «детей мало уметь рожать, нужно достойно воспитать, а без надлежащего воспитания из сакрального образа мать с младенцами ничем не отличается от свиноматки с выводком». Выражение меткое и острое, но к завтрашнему утру от него останется только последняя часть, а смысл бесследно канет в воду. Эовиния хотела было по привычке устроить выходку, но сама Августа-старшая ничего не поняла, и возникла небольшая пауза, которой воспользовались госпожа Саллюстия и ее друг-поэт, они придали разговору глубокую и серьезную направленность, так что иронизировать, скандалить или вставлять свои неуместные замечания уже никто не посмел. Дальнейшее протекало в прежнем дружелюбном изысканном тоне, расходились уже глубокой ночью, в крайнем удовлетворении.
(Из судебного следствия. Год 865, апрель)
Дело об убийстве Августы Юлии Нолы Леонелью Брут.
Из речи обвинителя.
«…Мы имеем дело со случаем удивительной, ничем не оправдываемой жестокости, беспринципности и распущенности. Будучи по природе существом глубоко порочным, аморальным и управляемым животными инстинктами, обвиняемая Леонель Энае Брут с самого начала своего пребывания в городе обнаруживала ничем не сдерживаемую ярость и ненависть к представителям цивилизованного общества. Не последнюю очередь в развитии и поощрении ее пороков сыграло безнравственное общество незаконнорожденной Фелисии Салюс и группы ее разнузданных вандалов. Развиваемые последней анархические идеи, и в особенности призывы к уничтожению семейных ценностей благодатно легли на впечатлительную и мятущуюся душу обвиняемой. К сожалению, наше общество, даже видя еще первые выходки данной особы, посчитало ее слишком слабой для воплощения своих гнусных намерений и не направило ее вовремя на путь истинный. Своей жертвой обвиняемая выбрала трагически погибшую Августу Патрицию Нолу, в то время находившуюся в тягости. Отмечу, что пострадавшая никогда и ничем не задела обвиняемую по причине своего кроткого нрава и чрезвычайной доброты. Напротив, пребывая в радости от томительного ожидания и предвкушения радостей материнства, была со всеми приветлива и обходительна. Снедаемая злобой и завистью, обвиняемая постоянно искала предлога подвергнуть пострадавшую насмешкам. Впервые она открыто насмеялась над пострадавшей на вечере у своей соучастницы Салюс. Как сообщают в своих показаниях свидетели, „она нагло смеялась“, „на мой вопрос о том, как она относится к детям, заявила, что в ее глазах мать ничем не отличается от свиньи“ и „глядя ей прямо в лицо, назвала свиньей“. Как вы можете видеть сами, обвиняемая крайне безнравственна и презирает все общественные ценности…»
(Помпей Гней Киприус, «Миндальный цветок», издана в Адрианополисе, год 867)
…Двери распахнулись, пропустив меня в залитую закатным светом залу. Между расписными колоннами колыхались прозрачные, расшитые понизу бордовыми нитями занавеси, позвякивали золотые кольца. На низких ложах с вышитыми подушками полулежали три девушки. Позлащенные солнцем и полускрытые карминной тенью лица с нежными чертами, приоткрытые в улыбке губы, тонкие девичьи силуэты под мягким, влажно блестевшим шелком. На звук моих шагов она обернулась, шелестнув золотыми лентами, вплетенными в каштаново-медные косы, по-кошачьи мягко глянула глазами цвета рассветного моря. Из сада донесся нежный и чистый запах ирисов…