Дом на миндальной улице

Федорова Нелли

Но Нелли я ему не отдам, она мне нравится. Она, конечно, гордая, но, думаю, мы поладим, она не особо противится мне. Даже странно, что про нее говорили такие мерзкие вещи, она совсем другая. Такая мягонькая и тихая, что мне не терпится скорее приступить к супружеству. А ты мог бы быть с ней поаккуратнее – не стоило так увечить ее. В конце концов она уже не какая-то шлюшка из подворотни, а сенаторша, моя законная супруга.

Еще раз сожалею, что не могу присутствовать на играх. Мне бы очень хотелось увидеть твоих боевых щенков в действии, но, надеюсь, у меня еще будет такая возможность. Надеюсь, скоро увидеть тебя.

С наиавгустейшей милостью,

Гай Клавдий Ма… (уголок оторван).

(Леонель д`F Юлию Ноле, 28 февраля, год 861й)

Здравствуй, дорогой Юлий.

Не знаю, получишь ли

ты мое письмо. Удивлена, что получила твое. Вот уже почти месяц я не получаю ничего, а это значит, что либо мои друзья не знают обо мне, либо мне не дают писем от них. Не могу ручаться, что письмо не будет прочитано. Условия здесь почти тюремные, хотя это и очень роскошная темница. Днем и ночью, когда не приходит мой муж, меня сторожат две когда-то бывшие женщинами мумии, еду и питье мне приносят в комнаты, выводят гулять в сад под конвоем. Если это письмо будет читать твой тесть, то пусть знает, что он мой злейший враг на свете, и я не пожалею жизни, чтобы отомстить ему за те унижения, которым он меня подверг.

Если ты все же получишь мое письмо, дай знать Паулине, Фелисии, всем, где я нахожусь. Мне очень тяжело без их поддержки. Если ты сможешь прорваться ко мне, я с удовольствием приму тебя и, надеюсь, мы сможем поговорить. Мне многое нужно тебе рассказать. По поводу Августы, если вкратце, то думаю, что через какое-то время роль матери наскучит ей так же, как наскучило быть любящей женой или хорошей подругой. Не последнюю роль здесь играет и ее постоянное безделье. Вывези ее куда-нибудь в новое место, подальше от этих подружек, которые связывают ее своей глупостью, от всех тщеславных и модных штучек. Найди ей занятие, заинтересуй ее живописью, поэзией, величием духа, а не брюха. Вы должны остаться по возможности вдвоем, без всей этой воркующей свиты мамок, нянек и бабок, которые стоят между вами. Тогда она вновь тебя увидит. Потому что я все-таки не верю, что люди безнадежны.

Целую тебя, жду с нетерпением твоего ответа,

Твоя Леонелл.

(Дневник Паулины N., февраль, год 861й)

Милый дневник,

Мне очень грусно. Весь день идет дождь, спина почти зажела, по крайний мере, можно уже неспать на боку. Мне одиноко. В Эосе я чуствовала себя живой, нужной, там была жизнь, движение, а сдесь все как стоячее болото. Тетушка Рита и тетушка Седна целыми днями чешут языки, а я лежу здесь, запертая. Служанка преносит мне кашу и воду с лимоном, вот так вот они мне мстят за радасные дни, провиденые в Эосе. Вчера я получила письмо от Сильвы, так обрадавалась. Как же атрадно чуствовать, что тебя еще помнят. От Нелл по-прежнему ни черточки. Куда же она могла пропасть? Ушла прямо от Фелисии и ничего мне несказала, тоже мне подруга. А Фелисия навирняка знаит, но тоже ничего несказала, и ненаписала мне ни чего об этом. Может, Нелл уехала с тем симпотичным селестийцем? Но тогда она навирняка дала бы мне знать, немогла же любовь так затуманить ей мозг, что бы она забыла про меня. Даже если они все время в постели, можетже у нее найтись свободная минутка, что бы похвастаться? Вот навирняка она сичас с ним лежит и нежется, а я здесь битая, всеми брошенная, ни кому ненужная. И меня-то никто непридет и неспасет.

(Из опубликованных воспоминаний Паулины N, баронессы Северного Ариэля. Год 902.)

Так безрадостно и уныло проходили мои дни в родовом имении. Я была полностью отрезана от мира, запертая в четырех стенах. Весь мой день состоял из вышивки и чтения книг тетушки Риты, поначалу читать их было невыносимо, но со временем я нашла в них много познавательного. Письма я получала крайне редко, и по-прежнему среди них не было ни единой вести от моей милой Нелл. Так шли серые, пустые дни, и какова же была моя радость, когда однажды я узнала, что мои родители приказали тетушке Рите вновь везти меня в Эос, чтобы решить мою судьбу. Мы вновь въехали в дом господина Энея, в те же комнаты, где по-прежнему царил милый дух моей подруги, висели ее картины и лежали нетронутые вещи.

Конечно, многое уже было иным, и я сама стала другой, пройдя тропой одиночества и предательств. Тетушки, приехавшие вместе со мной, неусыпно наблюдали за мной, и каждый день проходил в разъездах и делах. Все это немного развеяло мою печаль, выезды и знакомства скрасили тягости заточения. Постепенно старая рана затянулась, и я позабыла нанесенную мне обиду. И вдруг, как гром с ясного неба, меня настигло письмо госпожи Фелисии, где она сообщала новости о Нелл. Конечно, в ту минуту я ужаснулась, меня не покидал гнев на бессердечного тирана, заключившего ее в темницу своего вожделения, я не могла ни

есть, ни спать, не думая о том, как жестоко с ней обошлись. Но постепенно гнев мой улегся, и нынче я знаю, что порожден он был лишь красноречивым слогом и моими надуманными представлениями о семейной жизни. Я много размышляла тогда и о своей судьбе, сравнивая ее с судьбой моей милой подруги, и, остыв и разобравшись в мыслях, пришла к выводу, что по большей части вся эта жестокость, о которой красноречиво рассказывала в последующих письмах и сама Нелл, была ей надумана и преувеличена, поскольку ее влекло к юному селестийскому послу, и окружавшее ее не устраивало. Я тысячи раз думала о том, что будь она хоть капельку разумней, взгляни она иначе на свое положение, она мигом увидела бы его прекрасным, перестала бы изводить себя и дразнить друзей. И тогда скорее всего она прожила бы долгую и счастливую жизнь, познав все ее прелести.

…Ведь жизнь ее была вовсе не так страшна, как она пыталась всем нарисовать. Оставим в стороне неожиданно пришедшее к ней благородство сана и возможности нового общественного положения. Ведь в семейной жизни это вовсе не главное, хотя могло дать ей неограниченные возможности к творчеству, без которого она, по ее словам, не видела своей жизни. Мне доводилось видеть и общаться с тем, кто был ее мужем, и я могу с уверенностью сказать, что это весьма добрый и приятный человек, величественный и сильный. Конечно, он не мог бы сравниться по красоте и обаянию с замечательным Аэринея (признаюсь, мой милый друг умеет обходиться с женщинами и мог бы вскружить голову любой), но в нем было множество и других достоинств. В любом случае, захоти Нелл увидеть их, она была бы счастлива жить с таким чудесным человеком. Ведь он тоже любил ее. Истина говорит о том, что он боготворил ее и заботился о ней так, как это не сделал бы и безупречный муж. Но Нелл была твердо уверена, что несчастна, и это решило все…

(Помпей K. Фелисии S., 20 января, год 861й)

Родная, прости меня.

Теперь уже ничего не исправишь, я вас подвел, вини меня одного. Конечно, ты уже все поняла и все знаешь. Наверное, я не скажу тебе ничего нового, но я должен рассказать, как это было, может, вместе мы сможем что-нибудь придумать…

Прости, прости меня. Все эти ссадины не болят так сильно, как мучит меня то, что я не смог защитить Нелл. Теперь у меня достаточно времени, чтобы вспомнить все в деталях, и я вижу, как много возможностей я пропустил. И если бы хоть одно «если» сложилось иначе, она была бы спасена.

Мы вышли из твоего сада на террасу, оттуда была хорошо видна улица. Было уже темно и холодно, мы жались друг к другу, и я слышал, что она вся дрожит, но уверен, что вовсе не от холода. Глаза у нее горели, как у человека с плота, который видит на горизонте корабль. Потом пробили часы, и на площадку перед калиткой выкатила коляска. На ней не было света, лошади были укрыты, так что понять, чья она, было невозможно. Конечно, это было не то, ведь по твоим и ее словам мы ждали мужчину на лошади… А коляска все стояла и стояла, и это начинало пугать. Потом я вдруг услышал шаги совсем близко. Они прочистили весь сад, ходили бесшумно, как тигры, что, конечно неудивительно – это все были наемники, рослые, крепкие, знающие свое дело. И они нас нашли, я шепнул Нелл, что она должна вернуться к тебе, там бы ее не посмели тронуть, а сам бросился на них, чтобы дать ей возможность ускользнуть. Теперь уж вижу, что должен был идти с ней – ее схватили, как только она выбежала на тропинку, а мне не дали и напасть, один ударил меня ножом, другой по голове, а дальше они меня били, пока я не отключился. Помню только, как Нелл звала вас, но было далеко и играла музыка, как ржали эти ублюдки и тот, который затащил ее в коляску. Потом я помню только, как меня кто-то поднял и куда-то повез, и очнулся я уже здесь, у себя дома. Со мной все уже хорошо, я-то справлюсь, но что с ней, и куда они ее увезли? Несомненно, это сделали люди того человека, который собирался жениться на ней, но мы не знаем его имени.

Лис, прости, я очень виноват.

Мне больше нечего сказать.

(Фелисия S. Помпею K., 27 января, год 861)

Здравствуй, родной.

Как ты? Как твое здоровье? Я хотела увидеть тебя, но та женщина меня не пустила. Все смотрят на меня как на прокаженную, разумеется, это дело рук Августы… Я хочу тебя увидеть, ты мне нужен. Я и сама виновата, я должна была сама встретить его, предугадать, Нелл нельзя было отпускать туда, как я могла этого не видеть? Милый, прости, если б не эта моя самонадеянность, все было бы по-другому. И Нелл была бы свободна, и ты… У меня сердце переворачивается, когда я думаю, что они могли убить тебя.