Дом на Монетной
Шрифт:
— Нельзя было рисковать, деньги нужно вынести! — вразумлял его Канатчиков, продолжая, как поняла Мария Петровна, старый разговор. — Взялся за гуж, не говори, что не дюж!
— Понятно, а обидно!
— В какую часть отвели? Может быть, удастся помочь? — заметила Мария Петровна.
— В первую часть, на Немецкую… Ругайте не ругайте, а если бы не деньги — не утерпел. — Воеводин тряхнул головой.
— Придет время — покажешь кулаки! — примирительно заметил Канатчиков. — А пока потерпи…
— Держите деньги, Мария Петровна. — Воеводин подхватил полено, выбил кляп, достал узелок. — Только, чур, для «Искры»… Пятьдесят
— Спасибо! — Мария Петровна с удовольствием запрятала деньги на дно корзины.
— Голиаф! — довольно рассмеялся Канатчиков. — Одной рукой бревно поднимает! — И, заметив рассеянный взгляд Воеводина, пояснил: — Силач!
— Думаю, полено легковато! Наверняка много выдолбили, — обеспокоенно заметила Мария Петровна. — Всякое может случиться — нужно вес сохранять.
— А вы попробуйте! — Канатчиков подкатил полено. Мария Петровна нагнулась. Подняла. На щеках появился румянец. Сказала с укором:
— Жадничаете! Тайник хотите побольше сделать, а зря! Провалите народ при обысках и расшифруете такую идею… Вынимайте древесины поменьше. Вес! Вес не забывайте!
Мария Петровна отставила корзину, начала обходить мастерскую. Верстаки, присыпанные кудрявыми стружками, которые с хрустом давились под ногами. Токарный станок в пыльных опилках. Запах свежей смолы и скипидара. А вот и «мебель» для нужд социал-демократов. Обеденный стол с отвинчивающимися ножками. В ножках — тайник. Полки с двойными стенками для посуды, передняя вынималась, если знать секрет. Но подлинного искусства достигли в производстве бочек. Вот они, бочки, гнутые из толстых клепок. Бочка залита водой, а в двойном дне — литература! Неожиданно Мария Петровна подняла глаза, удивленно пожала плечами: в красном углу мастерской — портрет Карла Маркса!
— О конспирации совершенно забыли! — сердито обронила она. — На самом видном месте — портрет Карла Маркса!
— Как возможно! — возмутился Канатчиков. — Забыть о конспирации!..
— Воеводин быстро подошел и перевернул портрет. На Марию Петровну смотрели пустые водянистые глаза Николая Второго! Канатчиков торжествовал, усмехаясь. Мария Петровна не выдержала, махнула рукой. Воеводин хохотал.
В Саратов Канатчикова выслали из Петербурга. Приехал и стал «хозяином» мастерской по производству мебели для партийных нужд. Мысль о создании такой мастерской вынашивалась долго. Мария Петровна, привыкшая к строгой конспирации у Заичневского, оказалась весьма изобретательной. Мастерскую она любила. Да и так подумать — скольких спасли от ареста тайники столярной мастерской! Конечно, получать «Искру» из-за границы дело сложное, перевозка требовала подлинного искусства, но сохранить и уберечь ее при обысках — задача немаловажная! В мастерскую открыли доступ немногим, все же Марию Петровну не покидало беспокойство.
— Шпиков не видно? — спросила при прощании, старательно закрывая корзину петрушкой.
— Как сказать?! Завертелись около нас «клиенты». Вчера пришел один заказывать диван. Отказали, не делаем. Пожалуйте, через дорогу к Фирюбину… Так гад уходить со двора не хотел, крутился, высматривал. — Канатчиков невесело пошутил: — Решил уж Шарика спустить…
— Давно началось? — глухо спросила Мария Петровна.
— Да с недельку!
— Наверняка с демонстрацией связано, а шпиков привели с Зеленого острова… На сходке были?
Канатчиков виновато
— Мастерская не может провалиться… Понимаете, не может! Удвойте осторожность. — Мария Петровна будто постарела, глаза потускнели, у рта глубокие складки. — В случае опасности нелегальщину разнесите по известным адресам… Да что вас учить — ученые! — И, желая переменить разговор, спросила: — Так когда мне привезете полено?
— Завтра… Завтра доставим. — Канатчиков толкнул ногой доски. — Может быть, бочку прихватить?
— Давайте, не помешает.
Трое вышли последними
Казалось, такие игрушечные проулки и дома, прикрытые утренним туманом, существуют только в сказках. Дома в два окошка с вросшими в землю наличниками и покосившимися крылечками. Лавочки, скрытые бузиной, в зеленых чешуйках. Узенькие тропки к дому в один кирпич. На всем чернота от копоти и толстых слоев пыли, чернота от времени и дождей.
Мария Петровна осторожно шла вдоль улочки, зажатой заборами. Бил косой дождь, по-весеннему теплый и липкий, от которого не спасал старенький зонт. Крупные капли падали за воротник жакета, застилали глаза. Доносился звук колотушки да ленивый перебрех собак.
В тишине журчала вода по желобам, глухо ударялась по распухшим кадкам. Послышались-голоса. Мария Петровна осторожно открыла калитку, слилась с черными стенами забора. Всхлипывала грязь под копытами, виднелись расплывчатые силуэты.
— Есть кто? Выходи!
— Есть, есть, ваше благородие! — Грязь зачавкала громче, показался сторож с колотушкой. — Никаких личностей не обнаружил…
— Смотри не дрыхни! — Жандарм перегнулся в седле. — В эти чертовы закутки и не заедешь… Проверим через часок…
И опять захлюпала грязь. Сторож чиркнул спичкой. Лениво зевнул, перекрестил рот. Мария Петровна смотрела на его оплывшее лицо, подсвеченное огоньком. Дождь загасил спичку. Сторож ударил в колотушку и медленно двинулся вперед, заглядывая в окна, залитые дождем.
«Пронесло! — облегченно вздохнула Мария Петровна, вытирая мокрое лицо. — Словно сошли с ума: весь город заполонили патрулями, караульщиками…» Заскользила быстрее, опасаясь напороться на жандармов. Капли дождя все сильнее и сильнее били по лицу. Огляделась. Кажется, дорога правильная. Третий проулок от станции. У дома корыто под желобом. Значит, здесь. По желобу весело плескалась вода, оставляя пенистые пузыри. Калитка поддалась легко, без скрипа. Женщина прошла по тропке к дому, прикрытому косой пеленой дождя. Постучала трижды, отрывисто, торопливо. Приоткрылась занавеска в крайнем окошке. Робкий свет закачался на чахлой рябине, припавшей к забору. На крыльце вырос человек. Мария Петровна переступила порог. Глаза с трудом привыкли к темноте. Дверь закрыли на засов, провели в горенку.
— Ба, знакомые все лица! — рассмеялась Мария Петровна. — Святая троица!
— Жаркий денек… — Воеводин крепко пожал руку. — Все ушли, осталась наша троица.
— А сколько ушло?
— Восемь троек… Как говорили, каждая через двадцать минут.
Мария Петровна подошла к столу. На клеенке разложены афиши, отпечатанные на гектографе: рабочий с красным знаменем звал на первомайскую демонстрацию. Мария Петровна провела рукой по шершавой бумаге, задержала взгляд на фигуре рабочего.