Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры

Китсон Билл

Прибыв в Англию, он направился на север. Пересечь Ла-Манш оказалось непросто, ведь у него не было документов. В конце концов он договорился с матросом с парома; тот получил травму, разгружая груз во французском порту. Он вызвался занять его место и, когда корабль прибыл на место и был разгружен, просто вышел на берег с другими матросами и спокойно миновал таможенников, которые досматривали пассажиров, а на экипаж даже не взглянули.

Возможно, все прояснится, когда он дойдет до Аббатства. Так он думал. Он так часто повторял эту фразу про себя, что она стала его безмолвной мантрой. Аббатство должно было открыть ему доступ в темные уголки ума, туда, куда без подсказки он попасть не мог. Или Аббатство, или люди. Хотя Аббатство казалось значимым местом, главными были все-таки люди. Он понимал

это, хотя это знание было всего лишь одним элементом головоломки. Он так и не смог понять, почему именно эти люди имели для него такое значение, почему они были важнее остальных.

Он был уже близко, и эта близость пробуждала в нем надежду и радостное волнение. Прошлую ночь он провел в сарае: над ним сжалился фермер, он посмотрел на него с грубоватым сочувствием и разрешил остаться на ночлег. Утром фермер с любопытством наблюдал, как бродяга вымылся у водокачки во дворе и аккуратно причесал длинные волосы и бороду. Через несколько минут, убрав мыло, полотенце и гребень в старую холщовую сумку, он постучался в дверь фермерского дома, поблагодарил фермера и попрощался, пожелав ему доброго здоровья. К его удивлению, фермер пригласил его в дом и отвел на кухню, где его ждала чашка горячего чая и тарелка яичницы с грудинкой, приготовленной женой фермера.

Когда он ушел, его холщовая сумка потяжелела: в ней лежала буханка хлеба и ломоть сыра, подарок от добрых фермеров. Два часа он шел быстрым шагом, затем взошел на пологий холм и безошибочно почувствовал, что увидит Аббатство за следующим поворотом.

Он шел вперед, ускорив шаг перед поворотом. Завернул за угол и увидел его; оно было точно таким, каким он его помнил, точно таким, как он его рисовал. Он продолжил идти по дороге, приближаясь к Аббатству. Наконец остановился у скопления серых домиков; их было всего пять или шесть, так что место это сложно было назвать даже деревушкой.

Он не смог бы сказать, сколько там пробыл. Он расположился напротив разрушенной стены Аббатства. Именно здесь стояли изображенные на картине люди. Он долго ждал, вот только не знал, чего именно. Просветления? Или хотя бы осознания, почему он здесь? Но ничего не происходило. Все вроде было на местах — Аббатство, поля, домики, — но не всколыхнулось ни одно воспоминание. А потом с нахлынувшей внезапно печалью и разочарованием он понял почему: вокруг не было людей, как не было их на картинах, которые он уничтожил. Временами мимо проходил кто-то из деревенских и со смутным любопытством смотрел на бродягу. Один раз по пологому холму протарахтел фургон, оставив за собой клубы пыли на грунтовой дороге. Была середина лета, от жары казалось, что машина и дорога плавятся в дымке. Фургон проехал деревню насквозь и направился дальше; никто не вышел. Значит, в нем ехали не те люди. Те люди, как и его жизнь, как и фургон, были уже не здесь.

Наконец он двинулся дальше; сердце разрывалось от горя, вот только причину его он не знал. Он так надеялся получить здесь ответы на все свои вопросы. А теперь чувствовал себя так, будто у него землю выдернули из-под ног; внутри зияла пустота, пустота и одиночество. Он был одинок и блуждал в потемках, ибо не знал, куда идти и что теперь делать. А кроме «теперь», у него ничего не осталось, ведь он уже потерял прошлое, да и будущего перед собой не видел.

Он прошагал несколько миль, не различая дороги. Вверху на холме увидел вырытый в земле контур большой лошади. Кому пришло в голову вырыть очертания такой огромной фигуры и почему она кажется ему знакомой? Он не знал. Он продолжил путь и вошел в деревню, огляделся безо всякого интереса. Он устал; ему нужно было отдохнуть после сегодняшней горькой неудачи. В нескольких ярдах впереди на длинной и прямой деревенской улице он увидел странное здание, нехарактерное для сельской местности. Оно напоминало кузницу, но изнутри доносился тихий механический гул. Бродяга увидел вывеску на стене здания. Рядом с вывеской в стене была маленькая дверь с полупрозрачным стеклом. На стекле висело объявление, сделанное на скорую руку; на куске коричневого картона грубым неровным почерком были написаны слова. «Требуются рабочие. Стучитесь».

Глава тридцать восьмая

В

отсутствие Джеймса и Элис дома у Фишеров все было спокойно. В первые недели после отплытия корабля младшие дети, бывало, предавались унынию, что родители их покинули, но Луиза научилась замечать симптомы этих приступов и не давать им ходу. Цисси, Эллен и Филип переносили отсутствие родителей более стоически. В минуты одиночества Цисси утешал ее приятель, работавший репортером. Эллен, менее бойкая и более усидчивая по сравнению со старшей сестрой, искала утешения в книгах. А Филип, чьи эмоции и так напоминали пороховую бочку с наступлением половозрелости, был слишком занят и напрочь забыл про родителей. Девочка из его школы на два года его старше подавала недвусмысленные знаки, что хочет познакомиться с ним поближе. Но Филип возомнил, что влюбился в Луизу, и разрывался между двумя своими зазнобами.

Луиза, само собой, его чувства никак не поощряла, но распознала признаки влюбленности и стремилась охладить пыл юного поклонника, не обидев его слишком сильно. Организация быта в таком большом доме и забота о детях отнимали все ее время, и отдыхать ей было совсем некогда. Единственной возможностью передохнуть стали частые визиты Патрика Финнегана, который очень серьезно относился к своим обязанностям управляющего хозяйством Фишеров.

Луизе было интересно общаться с молодым банкиром, хотя со смерти любимого жениха мужчины редко пробуждали в ней интерес. Финнеган относился к ней как к другу и коллеге, и это нравилось ей больше всего. В ходе их оживленных дружеских споров Финнеган давал понять Луизе, что она очень ему нравится, хоть и не говорил этого вслух. Раньше она нашла бы подобное поведение оскорбительным, но Финнеган не перегибал палку. Он хорошо разбирался в женщинах и умел вовремя остановиться.

Вскоре мистер Финнеган и мисс Бин стали друг для друга Патриком и Луизой, а еще через некоторое время Луиза стала подгадывать время ужинов так, чтобы те совпадали с визитами Патрика. Так Патрик мог спокойно пообщаться с детьми и справиться об их благополучии, а заодно и поесть, тогда как раньше ему приходилось скорее заканчивать визит и ехать ужинать в город. А поскольку он обещал Джеймсу и Элис бдительно присматривать за детьми, вскоре он вызвался сопровождать Луизу и детей на прогулки в выходные.

Даже у самых дорогих автомобилей, как бы ни берег их владелец, случаются поломки. Однажды Патрик и Луиза повезли детей по магазинам. Вечером они вернулись домой уставшими и голодными. Патрик остался на ужин, и тут разразилась внезапная и очень сильная гроза, явившаяся с запада; дети радовались ей, как фейерверку. Луиза, впрочем, не обрадовалась: она боялась грома и молний и терпеть их не могла. Начался сильный ливень, и, когда Патрик попытался завести машину, та отказалась заводиться. Дело было в субботу вечером, ближайший город находился в десяти милях, а найти механика в такой час было невозможно. У Патрика не осталось выхода: промокший насквозь после бесплодных попыток завести машину, он постучался в дом и попросился на ночлег.

Луиза взяла ситуацию в свои руки, среагировав мгновенно, как могла только школьная учительница.

— Вы, ступайте наверх, — велела она Патрику. — Направо по коридору, вторая дверь — это комната для гостей. Снимайте мокрую одежду и примите горячую ванну. На двери висит чистый банный халат; в ванной есть полотенца. Мокрую одежду принесете вниз. Я буду ждать вас на кухне с горячим напитком. Выпьете и повесите одежду сушиться.

Чувствуя себя нашкодившим мальчуганом, Патрик смиренно выполнил ее требования. Ранним утром в воскресенье гроза снова разбушевалась. И если вечером Луиза храбрилась перед детьми, теперь ей стало действительно страшно. Гроза приближалась, и она не могла уснуть, ворочалась в кровати и боялась. Страх сменился первобытным ужасом, когда молния вспыхнула прямо над крышей; от грома сотрясался дом, и паника Луизы усиливалась. Молния освещала ночное небо, гром угрожающе грохотал. Когда вся комната осветилась, как днем, и раздался оглушительный треск, Луиза не выдержала. Она закричала от ужаса, не в силах больше выносить это испытание.