Дом: основной инстинкт?
Шрифт:
Но как я могу быть уверена, что между Майком и Кейт все кончено? Он так говорит, но ведь многие недели до этого, он ничего не говорил о том, что спал с ней. Как я могу верить его словам, если до этого он только и делал, что врал? Что теперь его слова значат для меня? Но что больше всего выводит меня из себя, буквально доводит до белого каления, так это то, что он спал с ней, сняв рубашки, которые гладила я. Это несправедливо.
Пятница, 11 декабря
Мне нужно придумать, как зарабатывать деньги. Если так и дальше пойдет, то скоро я окажусь на ступенях школы Ребекки,
Она позвонила вчера вечером, полная сочувствия к брошенной жене и страшно довольная собой. Для друзей твоя трагедия — как леденец для ребенка.
— Как ты? — ее голос дрожал от сочувствия.
Я чуть было не предложила организовать клуб «Использованных жен», но решила, что Гарриет этого не оценит. Она — идеальный пример того, как можно жить без любви, когда все эмоции тратятся лишь на процесс похода по магазинам.
— Хорошо. Просто отлично. Без него гораздо проще.
— О Кэрри. — Гарриет была шокирована. — Ты же на самом деле так не думаешь.
«Нет, — подумала я. — Конечно, я так не думаю. Я просто собиралась выпить чаю и хочу, чтобы ты поскорее от меня отвязалась».
Я начала сталкиваться с проблемами, о существовании которых раньше и не подозревала. Например: как избежать еженедельных «встреч за кофе» в компании матерей одноклассников Ребекки? В классе вывешен список родителей. Если я поддамся и впишу в него свое имя, то каждую пятницу мне придется встречаться с остальными жертвами этого списка, пить с ними кофе и обсуждать… Что обсуждать? Систему образования? Плиты Aga? Цены на детское белье? Не могу себе даже представить возможные темы! Кроме того, участие в этих встречах обязывает время от времени приглашать всех к себе в гости. При мысли об этом я покрываюсь холодным потом: почти все блюдца и чашки, которые у меня есть, — это остатки от разных сервизов. Я даже не в состоянии красиво накрыть стол. На таких встречах принято угощать гостей печеньем или кексами, но я не держу дома сладостей (если я куплю печенье, Ребекка немедленно вскроет упаковку, все съест, а потом будет капризничать и отказываться от нормальной еды).
Но, несмотря на все трудности, я наслаждаюсь свободой. Свободой быть дома. Теперь никто не может потребовать от меня, чтобы я в определенное время была в каком-то определенном месте. Мне больше не нужно каждое мгновение моей жизни смотреть на часы, потому что кто-то ждет меня, чтобы обсудить чрезвычайно важное дело. Еще четыре недели назад каждый мой шаг был важен. А сейчас — нет. Я могу исчезнуть с лица земли, и только мои дети будут знать об этом и беспокоиться обо мне. Если мы с Томом, после того как отвезем Ребекку в школу, хотим прогуляться вокруг озера, мы едем к озеру и гуляем. Если я хочу пойти в магазин утром, я иду. К свободе сложно привыкнуть. Я все еще жду, что в супермаркете ко мне неожиданно подойдет офицер «полиции карьеры» и спросит: «Простите, мадам, но разве вы сейчас не должны быть на работе?» Теперь я принадлежу к огромной армии женщин, которые заполняют магазины днем, ходят по ним, толкая перед собой детские коляски, подолгу простаивают у полок с памперсами. Безымянные, незначительные. Но я не чувствую себя незначительной. Я ощущаю себя сильной, способной контролировать собственную судьбу. Я свободна. Мне жаль работающих женщин. Раньше я смотрела на домохозяек сверху вниз. Теперь, когда я слышу по радио, как очередная «карьеристка» жалуется на то, как сложно найти хорошую няню для ребенка (как будто няня — это панацея от всех бед), мне хочется крикнуть ей: «Ты так ошибаешься! Нанять няню — это не выход.
У меня такое чувство, будто я сплю… и все вокруг ненастоящее. Кажется, еще чуть-чуть, и я проснусь. Майк будет рядом, и я буду, как обычно, спешить на работу. И в то же время сама мысль о том, что кто-то может мной командовать, говорить мне, что я что-то делаю неправильно, кажется мне теперь абсолютно невозможной. Я не могу представить, что можно кого-то бояться, что можно беспокоиться о том, что происходит в офисе. Сегодня звонил Пит, вывалил на меня все новости и сплетни, а я слушала и думала о том, насколько они все смехотворны. Кому какое дело? Кого волнует, что Ник был в ярости из-за последнего фильма, что Гэри, возможно, переедет в Лондон, что в последнем выпуске новостей интервью с местной знаменитостью пустили только перед новостями спорта? Это всего лишь работа. Самая большая проблема работы в том, что человек перестает видеть окружающий мир и начинает думать, что офис — это и есть жизнь. Не правда. Это просто работа. Жизнь — она здесь, снаружи.
На улице морозно, я собираюсь прогуляться, а когда вернусь, может быть, что-нибудь испеку. Вот так!
Воскресенье, 13 декабря
Утром я проснулась оттого, что Ребекка залезла ко мне под одеяло. С тех пор как Майк ушел, она несколько раз пыталась остаться со мной на всю ночь, но я запретила ей это делать. Если я разрешу ей это хотя бы раз, то, когда Майк вернется, она не согласится переезжать обратно в свою кровать. Если Майк вернется.
— Мамочка. — Она завозилась, устраиваясь поудобнее. — Почеши мне спинку.
Я почесала. Ребекка счастливо вздохнула и прижалась ко мне:
— Когда папа вернется? Почему он живет у Билла? А можно мне посмотреть на кошку? Папа говорит, что она отвратительная, но я ему не верю.
— Мама и папа немножко поссорились. Не расстраивайся, и потом, теперь ты видишь его гораздо чаще, чем раньше.
— Это не то же самое. Я хочу, чтобы он был дома по-настоящему. Он придет на концерт?
— Думаю, в этом ты можешь быть абсолютно уверена.
Понедельник, 14 декабря
Временами этот концерт меня раздражает. Сегодня, когда я вела Ребекку в класс, меня поймала миссис Льюис:
— Миссис Адамс! Нам нужен кто-то, кто будет помогать детям переодеваться за кулисами. Вы же знаете, что ваша Ребекка будет ангелом… — Правда? — …а девочки сами с крыльями не справятся. Но, может, вы хотите помочь с гримом?
— Нет, — быстро ответила я. — Я помогу закреплять крылья.
Я не в состоянии раскрасить лицо ребенка, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Однажды я пыталась сделать из Ребекки очаровательную кошечку. В результате она выглядела, как больная горгулья. Увидев ее, Том забился в истерике, и мне пришлось немедленно отослать Ребекку в ванную.
Нужно шить костюм, а я до сих пор не могу им заняться. Уверена, что все эти матери-профессионалки уже несколько недель назад начали расшивать поля белого шелка крошечными блестками или успели съездить в Лондон и купить за пятьдесят фунтов очаровательное платьице, которое их дочь наденет всего раз. Вчера вечером я наконец начала работать над ангельским одеянием. Точнее, я совершенно беспомощно копалась в ворохе белой газовой ткани, какого-то шелковистого материала (купила в Оксфорде) и пыталась распутать моток проволоки. «Я справлюсь», — думала я, прилаживая ткань к неподвижно стоящей Ребекке, которая только вскрикивала, когда я нечаянно колола ее булавкой.