Дом родной
Шрифт:
— Классовую линию ломают? — неожиданно развеселым голосом перебил Манжоса Зуев и обратился к дяде Коте: — Так дать им по первое число…
— Погоди, Петро. — Манжос предостерегающе протянул руку в его сторону. — Вот товарищ, — кивнул он на дядю Котю, — требует внести наличными…
— И правильно требует, — опять схватился дядя Котя. — И буду вас гнуть и выламывать — потому что прав! Зарубите себе на носу!..
— Стой, стой… — тихо перебил его Манжос. — Не расходись, все ясно: и ты прав, да ведь и мы тоже! Ну нет возможности обижать колхозников, и — имей себе
Дядя Котя затряс головой и тихо спросил, уже без прибавления эпитетов:
— А как же с заемом? Разверстка была? Была! Выполнять надо? Надо… Куда податься?
— Я и говорю: соберем как можно больше наличными, а остальную сумму выплатят колхозники в рассрочку, как все, — примирительно проговорил Манжос. — Мы тоже понимаем, и классовую линию никто ломать не собирается, товарищ представитель рабочего класса.
— И мы вам в свою очередь поможем, — оживившись и быстро отходя, миролюбиво подхватил дядя Котя. — Да разве ж мы забыли, что есть шефство? Не забыли. Вот, к примеру, наша фабрика. Может она вам конкретно чем помочь? Может!
Манжос учуял перелом в настроении дяди Коти и весело поддержал его:
— Картошку копать… да зяблевая на носу… Машин бы нам… хоть дня на три… и людей… накормим и жилье обеспечим…
— Будет обеспечено, — тоже весело отозвался дядя Котя. — Сегодня же составим от вас требование, а мы на фабрике все возможное и… невозможное выделим и бросим вам на помощь.
— Гляди ж ты, как хорошо договорились, — невольно вырвалось у кого-то. — А то крики, мат…
Когда Зуев с дядей Котей выходили на улицу, навстречу им попался Шумейко.
— Подписались? — как-то плотоядно спросил он.
— А то как же, — не моргнув глазом, ответил Кобас.
— Нет, серьезно? — словно сожалея, не поверил тот.
— А ты как думал?! По силе возможности крепим союз рабочих и крестьян. Да и тебя, друг, я приду сегодня, подпишу на… сто пятьдесят процентов. Думаю, на меньшее твоя сознательность не позволит. Нет, кроме шуток. Я, братцы, напористый. В стенгазете пропечатаю. Как первейшего инициатора-передовика.
Шумейко сразу стушевался и отошел.
Утром следующего дня, когда Петр Карпович вернулся из колхоза, в военкомате его кто-то ждал. Это была неожиданность не из приятных. В приемной навстречу Зуеву поднялся старый знакомый, бывший кавалерийский майор Максименков. Он все еще донашивал свой китель в рюмочку со всеми орденами на груди. Рядом с Максименковым сидел еще какой-то небольшого росточка, шустрый человек с рябоватым лицом. Когда они поднялись навстречу, у Зуева мелькнула мысль: «Пат и Паташон». Но, не питая особой симпатии лично к бывшему майору, Зуев вспомнил, что как-никак он обязан ему советом или помощью в устройстве на работу в свой район. «Ну, и кроме всего, — все-таки вместе воевали…»
— Знакомься, — сказал Максименков и, приблизив свои пухлые губы почти к
— Жьора из Одессы, — представился напарник Максименкова.
— Очень приятно, — сдержанно отозвался Зуев.
— К военкомату у нас ничего не имеется, — быстро затараторил юркий Жора, — ни жалоб, ни заявлений.
— Да, — подтвердил Максименков. — Когда можно будет поговорить в неофициальном порядке?
— Сейчас выясню у военкома, а вы пока погуляйте, — сказал Зуев, шагнув к дверям кабинета Новикова. Уже входя туда, он слышал, как одессит спрашивал кавалериста:
— Шьо? Твой дружьок ужье не военком?
Зуев прикрыл за собою дверь. Подполковник, поздоровавшись, спросил:
— Тебе знакомы эти… туристы? — Он показал на окно, за которым стояли три грузовые машины.
Петр Карпович откровенно рассказал Новикову о встречах с Максименковым на войне, не скрыл он и неприятной истории с «рекомендацией» при назначении в Подвышковский военкомат.
— Так, говоришь, боком вылезла ему твоя трофейная машинка? — ухмыльнулся Новиков. — Ну, смотри, поглядывай. Хлопцы, видать, стреляные. Одесситы, одним словом.
Зуев пожал плечами:
— Черт их знает. Но все же этот кавалерист вояка был неплохой. А потом Одесса — город-герой… Да и неудобно как-то мне перед ним формалистику гнуть.
— Приехали за картошкой. Из Одессы-мамы, — продолжал Новиков. — Дело как будто бы обычное. Но — гляди в оба.
Зуев посмотрел в окно. Там у машин без всякого дела топтались Максименков с одесским дружком. Тот нетерпеливо поглядывал на окно военкомата.
Все три грузовика были трофейные: один — большой грузоподъемности, другой — двухтонка «оппель-блиц», а третий смахивал на «рено».
Зуев, закончив неотложные дела, вышел из военкомата и направился к машинам. Подходя к ним, Зуев слышал, как одессит болтал от скуки.
— Скажи, пожалуйста, как твой дружьок все по-хозяйски устроил, — обращаясь к Максименкову, кривлялся с какими-то намеками Жора. — Прямо-таки удивительно. Была пивнушка — стало военное учреждение.
Зуев, нахмурившись, остановился.
— Что, при немцах приходилось вам тут бывать, что ли? — спросил он сухо.
— Зачем? Вы за кого меня принимаете? Я первым ваш городок освобождал. Морячок и танкист одновременно. Из армии Рыбалки. Может быть, надо показать документы?
— Ладно, — оборвал его Максименков.
— А щьо? Надо все делать чисто. А то твой кореш еще нас за спекулянтов посчитает.
— Ну, хватит. — И, обращаясь к Зуеву, Максименков спросил: — Может, посидим где-нибудь? Есть у вас тут какая-нибудь забегаловка? Или колхозная столовая? А может, коммерческий ресторан?
Через полчаса они втроем уминали кулеш из требухи, заказанный для гостей по коммерческим ценам, и Зуев убедился, что действительно ребята командировочные. Они приехали закупать картошку, уродившуюся в тот год неплохо в северных песчаных краях. И никакого особенного участия в этих делах они у Зуева не просят, а только хотели бы, чтобы он указал колхозы, где можно раздобыть нужную им продукцию.