Дом родной

Вершигора Петр Петрович

«В меру козыряет, не болтун. Это уже немало для первого раза…» И, сделав в настольном блокноте какую-то зашифрованную закорючку, Швыдченко поставил рядом с ней и фамилией нового военкома небольшой плюсик и написал:

«Понаблюдать, проверить».

Так, незаметно для себя, новый военком с первого же дня приезда на родину вступил в круг обязанностей.

Через полчаса он уже сидел в приемной у предрика товарища Сазонова. Сквозь щели дверей, наскоро сколоченных из сырого дерева, было слышно, что происходило в кабинете грозного председателя.

— Наш

главный с инвалидами воюет, — сказал знакомый Зуеву еще по комсомолу Ильяша Плытников, ныне секретарь райисполкома. — Здорово, Зуяшка… Ого, иконостас у тебя ничего… Военкомат принимаешь? Слыхал. — Он бесцеремонно и с удовольствием стал разглядывать ордена на груди капитана.

В это время в кабинете наступила мертвая тишина. Илья тревожно повернул голову, прислушиваясь. Через полминуты дверь распахнулась от удара костылем, и оттуда, скрипя протезами, вышли трое в офицерских кителях. Был среди них и утренний знакомец, поцапавшийся с Кобасом у ворот фабрики.

Дверь осталась открытой, и вслед посетителям кто-то крикнул голосом, переходящим на визгливую фистулу:

— Не пугай меня, не пугай! Теперь-то мы с вами как-нибудь справимся…

Хроменький вояка, уже пройдя порожек хлипкой двери, остановился в ее проеме и, глянув через плечо в кабинет, сказал угрюмо:

— Тебя не пугали еще по-настоящему. Дождешься и этого… сукин сын, — и хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка. Он и его напарники заскрипели протезами по коридору.

Ильяшка Плытников подмигнул Зуеву и тихо сказал:

— Погоди немного, он у нас отходчивый. А тебе сразу портить отношения не с руки. Вызываю огонь на себя. — И, подчеркнуто взяв под мышку папку, изогнулся в походке заправского подхалима.

Зуев не мог удержаться от улыбки. Вспомнился сразу Ильяшка-артист, лучший исполнитель характерных ролей в заводском драмкружке.

«Нервный товарищ, видно, наш предрик», — равнодушно подумал он, повидавший в госпиталях и пересыльных офицерских пунктах немало издерганных войной людей. Это была особая прослойка вояк, которых фронтовики беззлобно величали «психами». «Только напрасно он своего брата инвалида так круто… Тут можно бы и поспокойнее. Не можешь всех удовлетворить по нужде всенародной, так поговори по-человечески, фронтовую байку расскажи — все ему в землянке потеплеет», — догадываясь, что баталия разразилась из-за жилплощади, думал Зуев, мелко вышагивая в маленькой комнатушке секретаря.

— Пожалте бриться, — смеясь, шепнул Ильяша Зуеву, вынырнув из кабинета председателя. — Как шелк, но насчет братвы пока не тревожь его… Очень уж они его доняли.

Зуев вдруг вспомнил, что он все еще не брит, и провел рукой по щекам.

Сидор Феофанович встретил военкома подчеркнуто деловито. Лицо его было важным. Не вставая он подал руку — отрекомендовался.

— Слушаю вас.

— Прибыл для выполнения служебных обязанностей…

— Так. Ну что ж — выполняйте. — Предрика вопросительно посмотрел на Зуева. В глазах его Зуев увидел безразличие, равнодушие, скуку.

Зуев молчал.

— Да, — словно вспомнил о чем-то Сазонов, — резиденцию для вас мы подыскали. Конечно, неважная резиденция. Но вот, видите сами, как живем и работаем. —

Предрика многозначительно поднял палец кверху. — Активненько работаем. Что же поделаешь — война. Но многие не понимают. Им готовое подавай: и пенсию, и квартиру, и все удобства… — Сазонов нахмурился.

Вспомнив напутствие Ильяши, Зуев сказал:

— Я думаю, товарищ предрика, что сейчас я немного помогу вам… Инвалидами и семьями погибших я займусь сам…

Сазонов насторожился.

— А вам буду докладывать раз в неделю… Кроме срочных дел. Как ваше мнение, товарищ председатель?

— Сидор Феофанович меня зовут. Давайте по-простому, как у вас говорят — без чинов…

— Как угодно. Меня зовут Петром Карповичем… Зуев я.

— Знаю, знаю… Твоя мамаша по фабричным делам не раз бывала. От имени женщин. Да и тебя помню — вроде дельный был комсомолец. Ну что ж, договоримся — работать будем дружно, активно. Между собой на «ты», по договоренности. Ну а на людях, в официальных, так сказать, местах, конечно, чин чинарем. А то еще землячество или панибратство пришьют. Это у нас просто… — Он криво ухмыльнулся. — Вот, например, к слову, «РИК», «предрик» — это в те времена говорилось. Теперь говорят полностью: исполком депутатов трудящихся… И в области так. Ну конечно, в официальных отношениях. Да, надо наводить порядок. С твоей помощью… Товарищ Плытников! — крикнул он в приемную. — Давай, активненько берись за работу… Стяни ты с моей шеи эту публику. А? — Сазонов заискивающе взглянул на Зуева.

Когда вошел секретарь, Сидор Феофанович поднял карандаш и поставил его стоймя перед лицом, словно благословлял им своего подчиненного.

— В наше распоряжение прибыл военком нашего района товарищ Зуев, Петр Карпович. Отведите его в резиденцию… Покажите, окажите содействие.

— Это в бывшую корчму Малашки Толстыки? — умышленно, как показалось Зуеву, спуская этим замечанием Сазонова с высот казенного благополучия, спросил Илья Плытников. Но председатель пропустил вопрос секретаря мимо ушей.

— С завтрашнего дня все вопросы, связанные с военнослужащими, семьями и так и далее, решать только, — карандаш поднялся еще выше, — только через военкома. Понятно?

Ильяшка мотнул утвердительно головой.

— Пропускать военкома ко мне для доклада вне всякой очереди, — раздобрившись напоследок, приказал предрика.

В приемной Плытников на ходу отпустил двоих посетителей и, лихо надевая набекрень видавшую виды ушанку, кивнул Зуеву.

— Пошли, покажу резиденцию, — многозначительно сказал он. — Эх, браток, разгрузил ты нас. Теперь нашему Сидору совсем лафа. Ну, к тебе народ пойдет…

Обойдя по тропинке под заборами площадь, на которой уже закисали лужи, они прошли мимо широкой щели в высоком частоколе. В пролом этот сновали озиравшиеся по сторонам люди. Каждый нес что-нибудь под мышкой.

Зуев догадался: туда с площади перенесли базар. Плытников подтвердил это предположение:

— Не любит шума наш председатель.

Базар был теперь расположен среди сыпучего песка, густо перемешанного навозом свиней и коз. Расцвечен, словно для разнообразия, окурками и этикетками отечественных папирос и сигарет самых разных стран.