Дом родной
Шрифт:
И, как молния, блеснуло в памяти Зуева: альбом, красивый немецкий альбом в сафьяновой коже, забытый профессором Башкирцевым в его машине под Дрезденом. Эта была она — мадонна с ребенком на руках…
От неожиданности Зуев даже вскрикнул. Зойка, очевидно, услышала. Она опустила ребенка на невидимую ему за стеной кровать или скамью и приблизила к окну лицо. Оно потемнело — пышная прическа заслонила свет лампочки. Только глаза светились каким-то мерцающим светом, словно изнутри. И по расширенным зрачкам, по открывшемуся в немом крике рту он увидел, что она узнала его. И, шагнув назад, он бессильно уронил ком грязи.
Зуев не помнил, сколько
Светало. Фабрика работала полным ходом. Первая, утренняя смена уже приступила к труду.
Секретарь Подвышковского райкома Федот Данилович Швыдченко шагал по своему кабинету глубоко задумавшись. Он ждал предрика Сазонова. Хотелось потолковать о перспективах. Для вновь организованного района дела шли ни шатко ни валко.
— Действуйте, — сказали ему как-то в области. И сейчас, в телефонном разговоре, было повторено это же слово.
Швыдченко так и не разобрал: то ли в похвалу, то ли в укоризну.
— А что же — и правильно! — развеял его сомнения Сазонов еще при первом знакомстве. — Активненькой работы от нас ждут, чего же больше-то? Нажмем на уборочную, а на хлебосдачу особенно — и все…
И они нажимали. Но у Швыдченки не проходила тревога. Чутье крестьянина, обостренное на войне в тылу врага, подсказало ему еще в конце лета, что не все в районе ладно. И хотя время шло своим чередом, тревога не проходила.
— Сдадим хлеб, рассчитаемся с государством, остальное раздадим колхозникам. А дальше? Озимые? А дальше?
— …И так и далее, — отвечал Сазонов на эти настойчивые вопросы первого секретаря.
Но Швыдченко не успокаивался. Он и сейчас шагал наискосок своей небольшой комнаты, все убыстряя шаг, словно догоняя ускользавшую находку… Поскрипывали юфтевые сапоги. Он останавливался у окна, широко расставив кривые ноги кавалериста, и остро поглядывал на улицу. В конце песчаной дороги видны были слегка всхолмленные сосновые дали. И взгляд его как бы уходил не спеша за горизонт, мысленно ощупывая хозяйство, земли, дороги и нелегкую жизнь района.
Поля, леса и перелески, небо, песок, навоз, бычки, землянки, в которых живут люди колхозов и рабочие фабрики «Ревпуть», — все это ясно представлялось Швыдченке. Пересчитав и расставив, как в шеренге, эту цепь понятий, за которой виделись ему весьма конкретные и знакомые вещи, Швыдченко топал ногой и недовольно уходил от окна. Не так! В этой цепи люди у него оказывались где-то на задворках, на самом конце цепочки. А он знал: люди — самое главное.
Да и душой, сердцем понимал он эту гуманную истину нашего времени. И он снова шагал по кабинету. Теперь пробовал думать по-другому: сначала люди… ну и, конечно, сразу же — землянки, в которых еще жила добрая половина этих людей; жилье, переделанное из немецких бункеров, фронтовых блиндажей; времянки, вырытые и построенные вдовами-колхозницами; а затем уже лес, пески, хлебосдача, уборка картошки, посевная, катастрофический недостаток и аварийное состояние тракторов в единственной МТС, отсутствие запчастей к ним, железный лом, который собирали механики, шоферы и трактористы по всей округе… Вся эта напряженная работа мысли, которую он иногда навязывал самому себе, называлась у Швыдченки — искать главное звено.
Занятый этими раздумьями, он и не заметил, как в кабинет тихо вошел предрика. Сазонов посмотрел на задумавшегося секретаря; тот стоял у окна, прикусывая синеватую верхнюю губу, и морщил свой кривой, горбатый нос. Черные разлапистые брови — секретарь на миг повернулся к вошедшему — совсем сошлись на переносице. Хмурые брови. «Неладно, — подумал предрика. Швыдченко крепко потирал ладонью гладко выбритую сизую щеку. — Совсем нехорошо». Сазонов постоял, покачал головой, глядя на секретаря, и, сбросив ватное пальто со смушковым воротником, повесил его и шапку на большой гвоздь за дверью. Мягким шагом подошел к окну. Федор Данилович молча протянул ладонь. Пожимая руку Сазонова, он все еще продолжал глядеть в окно.
Предрика несколько секунд почтительно смотрел по направлению взгляда секретаря. Но там не было ничего интересного. Все та же скучная, надоевшая синева горизонта, унылая песчаная дорога и ряд почерневших халуп рабочих. Он посмотрел на секретаря. Тот оторвал взгляд от серого пейзажа. Глаза их встретились. В черных, плутоватых, как у цыгана, глазах Швыдченки предрика уловил немой вопрос. Предвидя серьезный разговор, Сидор Феофанович предусмотрительно и тактично помалкивал. Швыдченко вздохнул, еще раз бросил взгляд в окно и, круто повернувшись, подошел к столу. Сели.
— Пригласил тебя, Сидор Феофанович, потолковать. Район ты знаешь лучше… Как по-твоему, где же это будет наше главное звено? Ну, не станем загадывать на пятилетку… а хотя бы на ближайшие год-два.
Швыдченко вскочил со стула и подошел к Сазонову. Тот сидел грузно, втянув голову в плечи. Тяжело молчал, уставившись в красную скатерть. Швыдченко ловил взглядом его глаза. Но они уходили вниз, медленно шарили по столу секретаря райкома: по блокноту-пятидневке, стопке бумаг, прижатых прессом-промокашкой. Швыдченко не дождался ответа. Он отошел назад, собираясь по привычке пробежаться по кабинету, но раздумал и снова подошел к собеседнику.
— …Иногда думается, что главное — народ вытащить из землянок. — Он боком присел на уголок своего стола и пригнулся, почти касаясь грудью плеча Сидора Феофановича. — А потом прикину: нет, всегда ведь главное надо искать в производственной деятельности… людей. Так?
— Так, — подтвердил Сазонов. Подтвердил, потому что вообще-то молчать, когда спрашивает начальство, Сидор Феофанович не считал правильным. А в своих отношениях с райкомом всегда считал первого секретаря своим начальством, причем — непосредственным.
— Вот то-то, — подхватил Федот Данилович. — Ну на фабрике, значит, надо нажимать на план. Станки новые ставить… а не только на дядю Котю надеяться. А в колхозах? Тут тебе и посевная, и уборка овощей, и севообороты, и подъем зяби. А главное, главное что? За какой узелок нам с тобой эту деревенскую веревочку потянуть? Мы же с тобой руководители…
Сазонов тяжело вздохнул и, оторвав взгляд от секретарского стола, глянул снизу вверх на самого секретаря, дышавшего ему вопросительно в самое ухо.