Дом с химерами
Шрифт:
А она все шла. А потом свернула с тропинки и улеглась в траву. Зажмурилась, под веками стало красно. Вспомнила девушку с картины. Наверное, Ларка. Больше некому. Соперница. А она, Ольга Борисовна, на ее даче. В гостях у соперницы. А где хозяйка? В командировке?
Над лицом Ольги Борисовны покачивался стебель, по нему ползла зеленая букашка. Другая ползла по ее ноге. Третья по плечу. Ее, похоже, приняли в зеленый клуб, и теперь она здесь своя…
Глава 10
Продолжение знакомства (заключение)
…Солнце стояло
Вода была обжигающе холодной. Ольга Борисовна выбралась из реки. Художник с интересом наблюдал.
– Вы обгорели! Не больно?
– Нет. Как рыба?
– На уху есть. Сомик и два леща. Пошли завтракать. Я обещал вам баранину.
Он пропустил ее вперед и сказал в спину:
– У вас хорошая фигура.
Ольга Борисовна притворилась, что не услышала.
В тени дома был сервирован стол. Посередине – блюдо с мясом, по бокам две тарелки с зеленью, помидорами и огурцами. Хлеб. Бутылка красного вина. А запах! Это же с ума сойти, какой тут стоял запах! Ольга Борисовна невольно сглотнула.
– Прошу! – Художник повел рукой.
Ольга Борисовна села.
– Я готов скушать собаку, – сказал художник. – Я еще вчера собирался, но вы отключились. А одному не хотелось. Как пахнет, а?
Ольга Борисовна кивнула.
– Как спалось?
– Нормально. Я видела лисичку!
– Здесь их много. Людей нет, до ближайшей деревни тридцать километров. Вода холодная, не замерзли?
Он отломил кусочек хлеба, сунул в рот.
– Почему она такая холодная?
– Родников много. Зато чистая, как слеза.
– Я видела ваши картины. Это… Лара?
– Она.
– А вы… вы развелись, потому что вы… гей?
– Я… кто? – Художник поперхнулся и недоуменно на нее уставился.
– Гей! Вы же сказали!
– А! Ну да. Нет, не поэтому. Да мы и не разведены.
– Но вы же сказали!
– Я сказал, что мы не живем вместе.
– Но если вы не живете вместе, то почему не разводитесь?
Художник пожал плечами. Разлил вино по стаканам. Потер руки, крякнул.
– Эх, хорошо! Давайте, налетайте!
Он залпом выпил вино, вцепился зубами в мясо. Откусил от краюхи хлеба, сунул в рот половину помидора и пучок зелени. С треском зажевал. Снова налил вина.
– Ну как? – выговорил с набитым ртом.
Ольга Борисовна кивнула. Пригубила вино. И только сейчас почувствовала, как проголодалась. От запаха еды ее замутило. Мясо было необычным на вкус и, кажется, не вполне готовым – сочилось кровью. Она снова отхлебнула вина. И тут же опьянела. И залпом допила. Утерлась рукой. И пошла в атаку:
– Вы считаете, это правильно?
– Что? – не понял художник.
– Ну, вот так жить, как вы! Вам же на все плевать! Ни семьи, ни денег, ни работы! Даже не разводитесь, потому что вам плевать!
Вениамин Павлович смотрел на нее молча, даже жевать перестал.
– Думаете, я не понимаю? Вы же осуждаете меня, считаете мещанкой! Вы богема, а я… Я! – Ольга Борисовна даже немного заикалась от возбуждения. – Я же вижу, как вы смотрите на меня! С головой на блюде! Кранах!
– Не нужно, – сказал Вениамин Павлович, с любопытством на нее глядя. – У меня хорошее воображение.
Он пододвинул ей полный стакан.
– Да как вы смеете!! – Ольга Борисовна схватила стакан, отхлебнула и закашлялась.
– Закусывайте, а то, не дай бог, опьянеете.
– Ненавижу! Молчать! Вам и возразить нечего!
– Нечего, – признал он. – Кругом виноват. Возьмите кусочек, вот. И хлебушка. Молодец! Пить будете?
– Убирайтесь! Я не могу вас видеть! Вы… из… ив… изв-ра-щеец! – Она всхлипнула и расплакалась.
– Художники – ребята такие, – согласился Вениамин Павлович. – С ними ухо востро держать надо. А вот мы сейчас полегонечку, потихоньку – и в тенечек, на травку. Это у нас от свежего воздуха, кислородный шок. Отдохнем, придем в себя. А там и уха подоспеет.
Приговаривая, он вытащил Ольгу Борисовну из-за стола. Она сопротивлялась, кажется, даже попыталась укусить его за руку.
– Не хочу уху!! – выкрикивала Ольга Борисовна, отбиваясь. – И вообще мне домой надо!
Вениамин Павлович положил ее на спальный мешок, прикрыл кухонным полотенцем. И вернулся к прерванному позднему завтраку. Он жевал мясо и зелень, с удовольствием поглядывая на спящую Ольгу Борисовну. Пил вино. Когда закончилась бутылка, принес из машины другую.
…Ольга Борисовна проснулась на закате. Все вокруг было залито густым оранжевым светом. Она, охнув, поднялась. Болела голова. Горели плечи и спина. Во рту было омерзительно. И тем не менее хотелось есть. Она подошла к столу. В черной сумке на длинном ремешке, в бумажном пакете лежали хлеб и мясо. Она взяла пакет и пошла на берег. Уселась на песок и стала есть.
Она жевала и смотрела на реку. Вода полыхала огнем, небо из голубого стало синим. Осина на том берегу все еще держалась. Плескалась рыба. Большая черная мидия незаметно глазу передвигалась к воде. За ней в песке тянулась глубокая влажная борозда.
Поев, Ольга Борисовна пошла по берегу куда глаза глядят. Художника не было видно, видимо, он все еще ловил рыбу… Где-то там. Она смутно помнила, что они, кажется… поговорили. Она сказала ему все, что о нем думает. Как оказалась на спальном мешке, она не помнила.
«Терпеть не могу красное вино!» – сказала она себе, как будто оправдывалась.
…Когда она вернулась, у дома горел костер. На перекладине висел казан. Вениамин Павлович стоял рядом, мешал ложкой. Лицо у него было одухотворенным. Сильно пахло лавровым листом и дымом.