Дом с оранжевой крышей. Часть 3. Ева
Шрифт:
права на месть.
Горе, которое уже затопило её с головой, усиливается в тысячи раз,
многотонным прессом лишая возможности дышать.
Тебя осудят, шепчут ей. Ты захлебнулась силой, не смогла её
контролировать, поддавшись эмоциям.
Чёрный дым окружает её, засасывает, затягивает в себя с молниеносной
скоростью.
Да
Новая волна отчаяния разрывает изнутри. В центре груди будто как в
воронку утекает что-то ценное, причиняя неимоверные страдания.
Давай, шёпот усиливается. Выплесни всё, убей их всех, выжги всё дотла!
А потом – уничтожь себя. Ты не сможешь существовать после этого.
Ей хочется позвать на помощь. Она безуспешно ищет и не может найти тот
источник света, тепла и радости, который смогла почувствовать тогда. Давно,
кажется, будто в прошлой жизни.
Никто тебе не поможет.
Она беззвучно молит о помощи. Не ради себя, так ради всех. Неужели всё
так и закончится? Неужели она просто так сдастся?
Хоть кто-нибудь…
И когда появляется слабый ручеёк надежды, она слышит чей-то знакомый
родной голос в пронзительном крике: «Ева!»
***
Алан не успел ударить по тормозам, как Диана, распахнув дверцу,
вырвалась из автомобиля, опережая всех магов.
– Крис! – в ужасе кричала она сыну, но он не слышал её или не хотел
слышать, быстрым бегом приближаясь к чёрному торнадо. – Там Кристофер! –
она повернулась к догонявшим её членам Совета магов. – Кто-нибудь, остановите
его!
Её муж уже петлял между деревьями, стремясь спасти хотя бы своего
маленького сына и пытаясь не думать о том, что будет с той, которая находилась
сейчас в центре адского смерча.
Его догонял Аргус Браун, не перестававший терзать себя за то, что отпустил
сегодня днём свою девочку одну с её остроухим женихом. Его дочь и жена, его
семья, его друзья могли потерять свои жизни. Город, некогда приютивший всех,
дом с оранжевой крышей, в котором он обрёл своё счастье, - всему этому грозило
разрушение.
Мимо пронеслась чернильная шаровая молния. Обри Овиедо отчаянно
летела к ребёнку, стараясь не упустить свой шанс искупить вину, пусть и
надуманную, как утверждал Исмаэль Раффин.
Последний рвался вперёд, прекрасно понимая, что ему нечего
противопоставить той чудовищной силе, что гудела
кабинете уже сгоревшей «Хирры» он беспечно недооценил противника. Теперь же
к нему чётко пришло осознание, что с каждым шагом он всё больше
приближается к аду.
– Ева! – раздаётся пронзительный мальчишеский вопль.
Отчаяние сжимает сердце Дианы. Собирает силы в последний рывок альфа
оборотней. Почти догоняет мальчика шаровая молния.
– Крис, остановись! – кто-то кричит ему.
82
Плотная густая тьма гудит, словно рой безобразных, потревоженных мух.
Она обещает поглотить его без остатка, нагнетает страх, пытается заставить
повернуть. Но он не боится.
Он знает, что нужно делать.
В его груди горит огонь. В памяти всплывают слова Далахана:
– У кого в сердце живёт Любовь, тому неведом страх.
Внутри у него – маленькое, очень жаркое и ласковое солнце. А когда есть
свет, то тьма исчезает.
И он храбро шагает в чёрный поток.
Время останавливается.
Лишь чёрная, выжженная земля посреди деревьев заставляет поверить в то,
что произошедшее есть не кошмарный сон, а жестокая явь. Ясное небо полно
звёзд. Кровавые краски заката сменились на пурпурные полосы. Тьма схлынула,
растворилась, исчезла, будто иллюзия потеряла чьё-то внимание, свою подпитку.
В центре чёрного круга горько плакала девушка в белом платье, крепко
обнимая прижимавшегося к ней брата. Смоляные волосы, словно змеи, струились
по её плечам, скрывая от чужих глаз её горе и освобождение.
***
– У тебя крылья посветлели.
Обри и Исмаэль, устало привалившись к стволу многовекового дерева,
рассматривали созвездия. Во всяком случае, рассматривала она, а он же не сводил
глаз с неё.
– Что?
– Крылья, говорю, посветлели.
Евангелину и Кристофера давно увезли в госпиталь, над мёртвой поляной
поколдовали маги и что-то прошептали феи, и теперь она зарастала
белоснежными лилиями.
– Знаешь, - почему-то не удивилась изменению своих крыльев Обри, - я
когда за мгновение до конца будто замерла, у меня всё, скажем так… поменялось.
Отпало ненужное. Ведь мы, и правда, столько лишнего таскаем на себе. Какие-то
обиды, заморочки, принципы, эгоизм, жалость к себе, чувство вины… А перед
лицом смерти всё приобретает истинный вид. И отпадает, как шелуха. И хочется