Дом с привидениями в Летчфорде
Шрифт:
Не хотел бы я еще раз пережить следующие пятнадцать минут.
Священник ждал, служка был наготове, жена пономаря в нетерпении. Джеффри дошел до такого состояния, что, хотя утро выдалось прохладное и легкий ветерок шевелил листья плюща, лоб его покрылся испариной, а сам он то бледнел, то краснел.
— Когда они должны прибыть? — спросил я.
— В половине двенадцатого, она сама так назначила, — ответил он.
Мы подождали еще немного, затем я снова взглянул на часы.
— Без четверти двенадцать, — сказал я. — Если они сейчас не приедут…
Он зажал
— Молчи, — взмолился он в таком волнении, что я едва узнал его голос. — А вот и они! — закричал он в следующую секунду, как только наемные экипажи въехали на площадь.
В первом сидела невеста в густой фате, рядом — отец с матерью. Во втором — две перезрелые девицы, одной из которых отводилась роль подружки.
Я безуспешно пытался разглядеть невесту, пока она шла по проходу, склонив голову и словно нарочно спрятав лицо в складках фаты.
Здесь скрывалась тайна, и я не мог в нее проникнуть. Судя по походке, невеста была молода, да и рука, с которой подружка невесты сняла перчатку, не могла принадлежать даме зрелого возраста. Священнику она отвечала еле слышно, когда же настало время обменяться кольцами, ее охватила такая дрожь, что Джеффри едва надел ей кольцо на палец.
«Она молода, — решил я, увидев, как она опускается на колени. — Боюсь, она очень уродлива».
Их обвенчали, они стали мужем и женой. Не поднимая фаты, невеста прошла с Джеффри в ризницу, мы последовали за ними.
Тут у меня мелькнула мысль, что второпях мы что-то напутали: шли на свадьбу, а оказались на похоронах.
Обычно я знаю, что сказать в нужное время и в нужном месте, однако место мне не показалось подходящим, и я не сумел найти слов.
В тот миг мне показалось, что кладбище с парой занятых своим тяжким трудом могильщиков более подошло бы к случаю, чем ризница с неторопливым священником, великовозрастной подружкой, безмолвной невестой и мрачным, хотя и торжествующим женихом.
По-прежнему не поднимая фаты, невеста еле слышным шепотом спросила, какое имя ей следует написать, и вывела нетвердой, дрожащей рукой: «Мэри Ашуэлл».
Как только церемония закончилась, ее отец, который не мог похвастать железной выдержкой своей супруги, произнес со слезами на подслеповатых глазах и подозрительно подергивающимися губами:
— Полли, дорогая, поцелуй меня. Поцелуй своего бедного старого отца.
И прежде чем она успела помешать, откинул с ее лица фату и прижал к груди.
Смогу ли я когда-нибудь забыть ее лицо? Эти распухшие от слез веки, белые как мел, горестно запавшие щеки, печать безмерного страдания в глазах, какого мне не приходилось видеть у живого человека, только на картинах старых мастеров?
Заплаканные глаза, бледные щеки и исполненный муки взгляд заставили меня забыть о том, где я нахожусь. Я позабыл все правила приличия, всякое понятие о благопристойности, короче, я забыл обо всем на свете и громко воскликнул, словно был один и не в церкви:
— Боже! Да она совсем дитя!
И в тот же миг, точно я снял какое-то заклятие, картина разом изменилась.
Метнув
Священник возвел глаза к потолку, словно ожидая, что он вот-вот обрушится и придавит одного из нас. Наверное, ему в жизни не приходилось слышать подобных восклицаний. Обе перезрелые девицы уставились в пол. Миссис Ашуэлл бросала на меня испепеляющие взоры. Мистер Ашуэлл всхлипывал, уткнувшись в белый носовой платок.
Что до меня, я был настолько потрясен, что даже не извинился за свою бестактность. Разумеется, я понимал, что вокруг меня люди, но тогда я ничего не видел, ни о чем не думал — только о моем пожилом братце и его девочке-жене.
Он ей годился в отцы! Да что там — в деды!
Не помню, как мы вышли из церкви и в каких словах я попрощался со священником. С того момента, как я увидел лицо невесты, я был словно в тумане и очнулся лишь на козлах, позади кучера, трясясь по проселочной дороге. Я чувствовал себя человеком, который пробудился от страшного сна и медленно, с трудом приходит в себя, только теперь начиная различать происходящее.
Глава III
Завещание моего кузена
Впрочем, мне не пришлось подыскивать себе другое место для отдыха: Джеффри простил мне обиду и вместе с молодой женой принял в своем имении с прежним радушием.
Однако Фэри-Уотер потеряло для меня былую прелесть. Находиться там было тягостно, и все же я постоянно туда возвращался. Всякий раз я с облегчением покидал дом моего кузена, но вскоре в памяти моей оживали кроткое лицо, мягкие карие глаза, робкий мелодичный голос — и я устремлялся туда сначала в мыслях, а потом и собственной персоной.
Она была невинным ребенком, а он необузданным дикарем, который безумно ее любил и столь же безумно ревновал. Старая, всем известная история, в которой действуют разорившийся отец, богатый и щедрый поклонник, не чуждая земным радостям мамаша и любящее нежное дитя, готовое возложить свою юную жизнь на алтарь долга.
Ее сердце оставалось свободным — вот единственное, что утешало меня. Она еще не встречала человека, которого могла бы полюбить: так по-монашески уединенно текла ее жизнь. Она была невинна, как дитя, чиста, как ангел, добра, кротка, правдива и верна. Возможно, со временем, если бы у нее родился ребенок, которому она могла посвятить всю себя, лаская и опекая его, ее брак, неравный и несправедливый, сделался бы не совсем уж несчастным, если бы удалось изгнать из Джеффри дьявола ревности. Но стоило ей взглянуть на кого-то или подумать о ком-то, как он приходил в ярость. Его привязанность к детям тускнела рядом со слепой безрассудной страстью, которой он терзал свою жену. Она нежно и преданно любила отца — и он разлучил их, запретив старику являться в Фэри-Уотер, а ей навещать отца. Когда мистер Ашуэлл скончался, он ревновал к самому ее горю. Когда у них родился второй ребенок, он с завистью глядел, как она его ласкает.