Дом с золотыми ставнями

Эстрада Корреа Елена

Легок на помине, он явился в наш еще не обжитый дом, когда пришло обеденное время. Сзади две его жены тащили корзины и калебасы. Он приветствовал нас и велел женам собирать обед на глинобитном возвышении в полу, служившем вместо стола, а пока они суетились, осведомился о моем здоровье так, словно я вернулась их соседнего адугбо – квартала, а не из-за океана. Потом отослал жен и недовольно поморщился, увидев, как Филомено садится за общий стол.

– Дочь моего отца, сестра моя! В нашей земле дети не садятся за один стол с главою рода.

– Сын моего

отца, брат мой! – отвечала я в том же торжественном тоне. – Мой сын – не дитя, несмотря на юные годы. Он воин, побывавший во многих битвах и разивший врагов своей рукой. Он превосходит в храбрости и учтивости многих, кто годен ему в отцы. Почему же ему не место за общим столом, где сидят достойные?

Аганве посмотрел на мать, но та сидела с поджатыми губами и не собиралась раскрывать рта. Я уже давно носила саронг, но мои мужчины не расставались со штанами, рубахами и широкими кожаными поясами, на которых висели мачете. Никуда без оружия – была первая привычка симаррона. А мой сын симарроном родился.

Брат не был дурак и понял, что тут не место показывать спесь, являвшуюся, если можно так выразиться, должностной принадлежностью всякого африканского вельможи.

Он рассмеялся и обнял племянника:

– Счастлив тем, что в роду Тутуола есть славные воины! Хотел бы, однако, знать, орудует ли он мотыгой так же ловко, как актанго.

– В нашем роду много таких, кто хорошо работает мотыгой, – возразила я, – но мало тех, кого слушается актанго. А разве детям моей семьи есть необходимость отягощать руки мотыгой?

Я говорила неспроста. Наша семья принадлежала к верхушке рода и была весьма состоятельна по местным меркам. Кузнечное дело, которым занимались мои предки за много поколений до меня, дало большие возможности; одна из них – обработка полей чужими руками… Всякое случалось со мной в жизни, но одного несчастья не приключалось никогда: бедности. Даже в бегах, когда порою приходилось есть без соли и застирывать рубахи до дыр песком и листьями папайи – это было не от бедности, а от невозможности прогуляться на базар. Той нищеты, в которой жили, например, лондонские рабочие, я никогда не испытывала: голода среди изобилия, холода у горящих очагов. В момент возвращения домой мы были богаты даже с точки зрения европейца; а с точки зрения жителя африканского города наше богатство было безмерным, сказочным. Я не ошибалась, когда ожидала, что речь зайдет о нем.

Я хорошо помнила своего брата. Когда меня украли, он был уже взрослым и женатым.

Он ничуть не изменился на внешность – коренастый и широкоплечий, как отец, с большой, тяжелой головой, высокими дугами бровей над широко расставленными глазами. Себе на уме же он был всегда – впрочем, как и я сама. Но только брат жил на одном месте, не удаляясь от города дальше, чем в свою они, а я за эти годы поскиталась по свету и повидала людей и чертей. Так что я ожидала того момента, когда он начнет издалека: … – рады видеть тебя, сестра моя, на земле наших отцов…

У нас с Факундо было время обдумать и обсудить все, что мы хотели предпринять.

Пока Аганве

плел ткань своей речи, – а нам, африканцам, не свойственно торопиться, наше время идет не спеша, – я, слушая брата краем уха, перебирала в уме все, чего нельзя было забыть. Мне пришлось растолковывать мужу всю иерархию и весь уклад традиционного йорубского рода, в котором могло жить до тысячи человек. Надо было хорошо знать всю лестницу, чтобы выбрать на ней для себя самую удобную ступеньку. … – горька еда, которую человек ест в одиночестве… (ага, уже ближе к делу).

Ты одна из дочерей нашего рода и нашей семьи, вышедшая замуж, а у семьи и рода все общее. Мы Тутуола – большой, сильный род. Правда, по несчастью, случившемуся с тобой, ты не можешь считаться замужней, так как не был уплачен свадебный выкуп и произведен надлежащий обряд…

Факундо чуть не фыркнул на эти слова. В грош он не ставил все церемонии и хотел было об этом сказать, да я его толкнула в колено.

– Для всего есть время, сестра моя. Он должен внести твоему отцу выкуп, соответствующий положению и красоте такой женщины, как ты.

Он долго низал слова на свою речь, словно пестрые бисерины на нитку. Конечно, я с детства хорошо помнила цветистое многословие, иносказание, хождение вокруг да около без конца, часами, хотя бы и шита белыми нитками была вся доморощенная хитрость. Однако мне к тому времени ближе стали ясность и определенность в делах белых людей, которые знают, чего хотят, чего хотят в первую очередь, а чего – потом и что могли бы заплатить за то, что хотят, и знают, как это сказать ясно и определенно.

– Брат мой, – сказала я, – давай поговорим без околичностей. За время твоей речи успело высохнуть эму на донышках чашек. Моя же речь не будет долгой.

Я знаю, что выкуп за меня должен превосходить выкуп любой другой невесты из рода Тутуола. Правда, я покидала эти стены обычной девочкой и стала тем, что я есть, там, вдали – а чем я стала, ты говорил долго и убедительно. Но мы не возьмем это во внимание, поскольку я осталась дочерью моего отца и дочерью этого дома – омоле.

Мой муж – чужак в нашем роду. Но он из тех мужчин, которые составляют славу любого рода. Он не может жить в доме моих отцов просто как житель – ара-иле, потому что ара-иле может считаться любой раб. Он может заплатить моему отцу и роду такой выкуп, которого никто никогда не платил. Но он должен жить в этом доме в числе его хозяев – ониле, так же как и наш сын.

Глаза у брата загорелись, он хотел опять разразиться речью, но я не дала.

– У тебя шесть жен, брат? Они будут одеты в цветные ткани и увешаны бисерными бусами. Мы рады одарить всю семью – тех, кто нас ждал и встретил с распростертыми объятиями. Но только в нашем городе слишком много огбони, и у каждого помногу жен, и на всех них не напасешься.

Мать пожевала фиолетовыми губами:

– Слишком многие видели богатый караван.

Аганве кивнул. Может, он и был разочарован тем, что не удалось блеснуть красноречием, но он не мог быть не доволен общим поворотом дел.