Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
– Девочку?
– Да, дочку родила… Вашими с Обдулией стараниями.
– А ты тут ни при чем?
– Мои усилия минимальны. Ваш курс лечения был великолепен. А меня прописали ей в качестве последней пилюли.
– Ой ли? Я думаю, она ни на кого другого в качестве пилюли не согласилась бы. И кроме того, рисковала гораздо больше. Тебе-то даже в случае скандала ничего не было бы.
– Ну, не совсем так. Отправили бы к родне в метрополию, наверно.
– А ты не хочешь?
– Что я забыл в этом захолустье Европы?
– Все же неравноценны наказания.
– Наш
– А скажи, ты ревнуешь донью Белен?
Даже изумился:
– С чего бы? Она ведь замужем.
– А ты бы женился на ней, если б она не была замужем?
Задумался надолго.
– Знаешь, она была бы хорошей женой. Мне бы подошла во всяком случае. Но, во-первых, она не захочет развода. А во-вторых, это беспредметный разговор. Вроде того, пошла бы ты за меня замуж, если бы была беленькой? Не за черного же конюшего тебе тогда было идти.
– Черного кобеля не отмоешь добела,- отшутилась я старой поговорочкой. – Но за предложение спасибо.
– А скажи, ты не ревнуешь Факундо?
Тут изумилась я.
– К кому? И с чего?
– Мало ли было у него баб? А вдруг без тебя кто-то греет его постель?
Мысль эта вообще никак не приходила мне в голову, и я об этом сказала.
– Ты на него чары наложила? Или так ему так доверяешь?
Тут уж пришлось задуматься мне, и ответ нашла не сразу.
– Не то чтобы доверяю или не доверяю, мне это вообще не важно. Даже если появлялась там какая-нибудь женщина в мое отсутствие, все равно. Наверно, это потому, что я родом из мест, где у мужчины может быть десяток жен. И у хорошего мужа жены всегда между собою ладят. Какая ж тут ревность? Её моим воспитанием не предусмотрели.
И, переждав вспышку гомерического хохота, добавила:
– Я все его прелюбодеяния простила ему заранее, так же как он простил мне мои.
– Но твои поступки вынуждены, они проистекают из твоего положения невольницы. А он волен хотя бы в выборе женщины.
– И я поступала не совсем вынужденно, и он не так уж свободен. Я ведь могла бы отказать тебе, так? Могла, даже если в той бумаге было написано, что я невольница. И могла бы исчезнуть из твоего дома сразу, как только та бумага потеряла значение. Но я тут, и что это значит? Грешим помаленьку, господа! А если я грешу, значит, и ему можно, иначе просто несправедливо. Меня месяц нет, а нужда приспела? Пускай встряхнется! Меня он точно не позабудет, кто б его там на себя ни затащил. Так что и спрашивать его не стану, когда вернусь.
Закончилось все неожиданно. В один из вечеров лейтенант появился мрачнее тучи.
– На, читай! Белен догадалась, где ты, из-за этого письма. По правде, это было не трудно. Объяснение было бурным, кажется, она обиделась. То ли за себя, то ли за тебя… во всяком случае, за то, что я задержал тебя в своем доме.
У меня сердце ухнуло при виде размашистого почерка мужа. Он написал на хорошо известный адрес в Гаване, и письмо попало прямо в руки доньи Белен.
Факундо писал, что все здоровы, что мальчик
– Поехали к кузине. Ей не терпится видеть тебя сию же минуту. Будет расспрашивать – свали все на меня: увез из дома, показал тебе купчую и никуда из дома не выпускал. И не благодари, это не я такой добрый. Это все Белен мне про меня же сказала, и я так и ждал, что надает оплеух. И лучше бы уж надавала! Она пожаловалась деду, а дед устроил такой разнос, что уши горят и в печенке тошно.
Сеньора родила девочку (я уже об этом знала) и собиралась в непродолжительном времени домой.
Проведя меня в свои комнаты, спросила без предисловий:
– Почему ты перебегаешь дорогу между мной и моими мужчинами?
Точь-в-точь разъяренная кошка она была: глаза горят, хвост трубой и когти выпущены. Что там дон Федерико говорил про пилюлю? Я подумала, что он раньше меня ее увидел в таком состоянии и свою ошибку понял. "Обиделась то ли за себя, то ли за тебя…" Перед глазами была сцена ревности в чистом виде. И что-то похожее я уже видела. Не оскорбленное самолюбие законной супруги, а именно горячая женская ревность. И совсем не хотелось опять нарваться на затрещины.
– Вы имеете в виду мужа или кузена?
– Федерико, конечно, я имею в виду! Фернандо ты уже даром не нужна, судя по тому, что он тебя поставил на кон!
– Ну и зря вы так подумали. Просто, чтоб вас не волновать перед родами, никто не стал писать о том, что дон Фернандо стал вытворять в усадьбе после вашего отъезда. А дона Федерико вы, как я поняла, и слушать не стали.
– Что его слушать, наврет с три короба в свое оправдание!
– Ну так послушайте меня, мне-то врать не резон. Меня же легко проверить: приедете, расспросите хоть Давида или Саломе.
Выслушать она согласилась – было, было что послушать. Подробно расписала все художества сеньора Лопеса и то, почему сеньору Фернандесу пришлось его обыгрывать. Я имела уже полное понимание и сочувствие с ее стороны, когда подошла к самому деликатному моменту – предъявлению купчей и разговору, который за ним последовал.
Ни слова не стала я утаивать. Ни из этого разговора, ни из последующих. В особенности того, где дон Федерико говорил о том, что кузина была бы ему хорошей женой, не будь она замужем… И рассчитала верно. Растаяла и притихла маленькая смуглая фурия.
Но то, что дон Федерико хотел меня взять в наложницы, все же ее задело.
– Знаю, знаю, ты, паршивка этакая, хороша. Так что ж мне теперь, по гроб жизни твои огрызки подбирать?
– Сеньора, не огорчайтесь, не расстраивайтесь! Вы же знаете, ни тот, ни этот мне не нужны. Хотите… Хотите, я вам своего отдам?
Она запустила в меня подушкой. То, что я сказала, было непростительной дерзостью, за которую следовало пороть. Но я уже хорошо изучила донью Марию де Белен.
Она расспрашивала меня о положении, в котором я очутилась – ни вольная, ни раба, и всплеснула руками: