Дом среди сосен
Шрифт:
— Анна была права; надо знать, когда приезжать сюда, — говорил Борис Иванович. — Почему мы не приехали на три недели позже. Только пошла хорошая погода, и уже скоро уезжать.
Я давно перестал узнавать Бориса Ивановича и молчал, не зная, что отвечать ему.
— Может быть, удастся продлить послеоперационный отпуск, — говорил он. — Я написал письмо на завод с просьбой. Как вы думаете, что мне ответят?
Он совсем потерял голову.
— Вы, наверное, считаете меня глупцом, да? — спрашивал он, заглядывая мне в лицо.
— Что вы!
— Тогда старым ловеласом?
— Тем более. Отнюдь.
— Я и сам не знаю, что со мной. Я отлично чувствую себя, помолодел на десять лет, на душе весело, хочется петь.
— Только это и существенно, — соглашался я, не желая разочаровывать его.
— А какая красивая стала наша Анна, — говорил он. — Смотрите.
Я молча смотрел и молча соглашался. Анна очень похорошела за это время. Теперь стало ясно, что ей всего-навсего двадцать лет. Она так похорошела, что я начал ловить себя на мысли, что после завтрака жду ее появления на дюнах, жду, когда среди сосен замелькает ее высокая тонкая фигура в тяжелом халате, волочившемся по песку. Но я оставался благоразумным.
Я не терял своего благоразумия даже в тех редких случаях, когда Анна подходила ко мне.
— Почему вы никогда не играете с нами? — спрашивала она, вытягиваясь на песке рядом со мной и смотря на меня сквозь большие темные очки.
— Я уже стар для таких развлечений.
— Зачем говорить так? У вас самый хороший возраст для мужчины.
Я с удовольствием слушал ее негромкий грудной голос, с удовольствием смотрел на ее белые ровные зубы и молчал. Я не терял благоразумия.
Анна улыбалась:
— Эрик тоже никогда не играет в волейбол. Он даже на пляж приносит свои книги. Не плавает, не играет, а только читает. Он собирается стать ученым. Большим ученым и сухим человеком. Вы не такой.
— Вы все еще надеетесь, что вам удастся соблазнить меня волейболом? Увы.
— Нет, все равно вы не такой. Вы просто много думаете. О чем?
Я промолчал, сделав вид, что не слышал вопроса.
— Кстати, я забыла вам сказать. Вам пришло письмо. Я положила его на ваш стол.
Я поднялся и взял портсигар.
— Пойдемте купаться, — сказала она, вставая рядом со мной.
— Простите, Анна, но я должен прежде сходить домой.
— За письмом? — удивилась она.
— Простите, Анна. Я скоро вернусь.
Я пошел босиком по песку, чувствуя на спине ее выжидающий взгляд.
Письмо было из дома. Жена писала, что Костик на даче с бабушкой, что погода стоит хорошая, что ей нужны деньги, но того, что я ждал, не было в письме. Я прочитал еще раз — нет, не было даже малейшего намека на то, что я ждал: сухое письмо от бывшей жены. Я положил письмо и пошел на пляж. Анна уже вышла из моря и лежала на песке рядом с моим полотенцем.
— Надеюсь, что вы не зря ходили домой? — спросила она, надевая очки и наставляя их на меня, как два огромных тревожных глаза.
— Можно было идти купаться, — ответил я.
— Нет, теперь мы пойдем сначала играть в
И я пошел играть в волейбол.
По вечерам я работал над диссертацией, слушая музыку и веселый гомон на террасе. Приходил Борис Иванович, в отглаженном костюме, с тонко завязанным галстуком. Он садился на кровать и смотрел, как я пишу или копаюсь в книгах. Потом, когда смех на террасе становился особенно громким, он тихо звал меня:
— Владимир Сергеевич!
Я оборачивался. Он виновато улыбался.
— Пойдемте туда, прошу вас. Одному как-то неловко, — он мялся и прятал глаза.
Я откладывал в сторону рукопись о новых методах турбинного бурения, и мы шли по темному коридору на террасу. Я входил первым, Борис Иванович — за мной. Молодежь встречала вас радостными возгласами. Лилия подбегала к Борису Ивановичу и принималась кружить его по террасе. Она делала с ним, что хотела. Борис Иванович был счастлив.
Я осторожно садился в старое плетеное кресло, которое обычно пустовало, и смотрел на танцующих. Я не умел танцевать.
В ближайшее воскресенье был праздник песни. Девушки шили к празднику костюмы с цветными лентами, молодые люди озабоченно шушукались и ходили по магазинам. Я позволил Борису Ивановичу уговорить себя, мы тоже вошли в долю и стали шушукаться с молодыми людьми, обсуждая сорта вин для обеда.
Воскресный день был ясный, нежаркий. Борис Иванович не захотел играть в волейбол, и мы, как и в первые дни, лежали вместе на берегу.
— Девушки заняты по хозяйству, — сказал Борис Иванович, глядя на дюны.
Я тоже не дождался в этот раз появления Анны, но она еще могла прийти купаться перед обедом, и я иногда смотрел на дюны.
— У каждого человека имеются свои три сосны, в которых он блуждает всю жизнь, — задумчиво сказал Борис Иванович.
— Откуда у вас такой пессимизм?
— Странно, не правда ли? Мои друзья всегда считали меня неисправимым оптимистом. Так это и было.
— Было? Мне кажется, что оптимизм или пессимизм, то есть наше отношение к нашему будущему рождается из нашего же отношения к прошлому. В зависимости от того, что мы помним в своем прошлом, как осмысливаем и анализируем его. Все зависит от вашей способности обобщать опыт прошлого и извлекать из него правильные выводы. Если вы ошиблись в оценке этого опыта, не ждите правильных решений на будущее. Тогда лишь пессимизм может стать для вас утешением.
— Бог мой, вы сделались настоящим философом. Никогда не думал, что вы способны на такие длиннющие речи.
— Что же еще делать на курорте, как не думать. Море, сосны, луна располагают либо к философии, либо к любовным приключениям.
— Сегодня все решится, — сказал вдруг он.
— Почему именно сегодня?
— Странно, но я так задумал. Сегодня ведь праздник.
Я так и не дождался Анны. Вместо нее на берег пришла Марта и позвала нас обедать. Мы окунулись еще раз в море и стали одеваться. Марта не дождалась нас и ушла.