Дом там, где твое сердце
Шрифт:
– Что ты собираешься делать? Франсуа-Рэймон помог мне решить такую загадку, а ты хочешь доставить ему неприятности? Только посмей, и я задушу тебя в твоей собственной постели!
– Похоже, проняло, – муж зло улыбнулся. – Интересно, почему ты так заступаешься за этого парня? Может, он всё-таки был твоим…
– Он – мой друг! – выкрикнула женщина.
– Разумеется, – Марис с сарказмом кивнул. – Тебя хочет добрая половина мужиков Франции и Швеции, а этот почему-то не захотел. Может, ему нравятся мальчики?
– Марис, ты идиот, – тело Лиз обмякло. – Чтобы меня
Муж тяжело вздохнул, провёл тыльной стороной ладони по лицу.
– Ты, наверное, права. Схожу с ума от одной только мысли, что ты можешь оказаться в постели другого парня.
– Чтобы сходить с ума, надо этим умом обзавестись для начала, – Элиза сердито дёрнулась. – Развяжи меня!
Муж подавленно повиновался. Продолжая издавать звуки разъярённой кошки, Элиза потёрла запястье, на котором остался красноватый след; в шипении, вырывавшемся из её рта, можно было различить не лестные для Мариса эпитеты.
– …вообразил себя божком… мерзавец…
Период смирения у Лалие не затянулся.
– Достаточно. Теперь выкладывай всё о6 этом Франсуа-Рэймоне и учти – начнёшь увиливать или врать, посажу на полгода под замок на хлеб и воду.
– Это уж вряд ли, побоишься навредить ребёнку.
Марис застыл на месте с открытым ртом, словно шарахнутый молнией. Что это с ним, впервые слышит? Ах, ну конечно, о ребёнке она ещё не говорила…
– Какому ребёнку? – осторожно уточнил муж.
– Тому, что во мне, любимый, тому, что во мне. Как это по-мужски – сделать ребёнка и думать, что о6 этом никто не догадается!
Лиз расположилась на подушках в позе королевы, дающей аудиенцию ничтожному подданному. Для полноты картины не хватало, чтобы Лалие упал на колени перед ней. Ничего, он ещё поползает у неё в ногах! Но в данный момент муж выглядел так, будто всё его тело утратило гибкость, превратилось в цельный деревянный брусок.
– Ты шутишь? – облизнув губы, с осторожностью переспросил Марис. Лиз сделала кистью руки величественный жест.
– Нисколько. Ты хотел правды – так бери её, сколько сможешь унести! Тебе было интересно, как я познакомилась с Франсуа-Рэймоном? Изволь, расскажу. Из-за твоих безответственных экспериментов я заболела, почти потеряла рассудок, узнав о том, что беременна. Я была уверена, что последний раз спала с мужчиной полгода назад. И вдруг ребёнок! Доктор направил меня к специалисту по психам. Как раз мой случай, правда?
– Ты не сумасшедшая! – возмутился муж.
– Но было очень похоже, – парировала Элиза. – Воспоминания о том, чего не было, ребёнок, которого не могло быть. Таким дамочкам самое место в приюте для умалишённых. Мне очень повезло, что Франсуа-Рэймон сумел расставить все факты по своим местам, отделить ложь от истины, правильные воспоминания от галлюцинаций. Я навечно останусь его должницей, – она поднялась с кровати, босыми ногами прошла по ковру к стоящему в неподвижности мужу и коснулась указательным пальцем его груди.
–
Омар Лалие только заторможенно кивнул; его голова ещё не работала настолько хорошо, чтобы начать изобретать обходные пути.
Глава 39
С некоторого времени клиенты известного в столице магнетизёра Франсуа-Рэймона Дюма обнаружили за эскулапом новую привычку. Доктор мог подолгу стоять возле окна и, подняв повыше занавеску, смотреть на улицу, словно поджидая кого-то. Его ассистентка не раз заставала кудесника в этой позе – руки сложены буквой Г на груди, правая ладонь подпирает подбородок – и задумчивый, отрешённый взгляд.
На деликатные расспросы Жаклин Денуа Франсуа-Рэймон поначалу отделывался шутками, но с каждым уходящим днём он грустнел всё больше и всё чаще молчал. Окончательно напугал Жаклин внезапно пробудившийся в докторе интерес к светской хронике. Жаклин, уже давно нацелившаяся занять должность мадам Дюма, внутренне холодела, видя кипы «жёлтой прессы» на столе доктора по утрам. Что он там выискивал, в этих газетах, для неё оставалось загадкой. Благодаря мерам предосторожности, обеспеченным до этого Белль Эжен, медсестра ни разу не столкнулась с таинственной светловолосой дамой под вуалью, посещавшей кабинет доктора Дюма.
А Франсуа-Рэймон всё рылся в газетах, бормоча вполголоса:
– Ну где же она? Почему о ней ничего не напишут? Почему она ни разу не сообщила… – так что причин для ревности у Жаклин Денуа было предостаточно.
Всё началось днём, в яркий полдень, когда Франсуа-Рэймон Дюма по своему обыкновению стоял у окна, словно ожидал появления этой таинственной женщины, про которую говорил «она».
Мрачный, чёрного цвета экипаж, запряженный лошадьми, достойными короля, с вычурными плюмажами, позолотой на упряжи, промчался по улице в окружении четырёх верховых с саблями наголо. Из соседних домов тут же высыпали праздные зеваки. Почувствовав необычное, Жаклин подошла сзади к доктору и вытянула шею, стараясь через его плечо разглядеть происходящее на улице. А увидев, ахнула от изумления. Экипаж уже остановился, королевский, не менее, эскорт спешился, а слуга в золочёной ливрее стоял у дверцы кареты, открыв её и при этом согнувшись до земли. Жаклин ещё немного прищурилась… и верно, на землю слуга постелил небольшой ковёр. Их почтил визитом Его Высочество?
Из кареты показались белые одежды, а вовсе не ноги в современных чулках. Гаркнув приветствие, стражники отдали честь саблями наголо. Король, поняла Жаклин, и вправду король. Да только не французский.
Возле кареты стоял высокий, представительный господин. Белые одежды ниспадают до земли, а голову скрывает платок, закреплённый жгутом. На всех пальцах бедуинского короля переливались драгоценные камни.
– Святая Мария! – потрясённо прошептала Жаклин.
Доктор Дюма стоял как каменный, не реагируя ни на бедуина, ни на Жаклин; но медицинская сестра с удивлением слышала его учащённое дыхание и различала мелкие капельки пота, выступившие на лбу.