Дом темных загадок
Шрифт:
— Мы долго тебя ждали, — произносит Себастиан.
Краем глаза замечаю, что теперь Николетта и София обмениваются взглядами и пытаются ему что-то сообщить знаками. Но что? Совершенно очевидно, что София уже знает Себастиана, и еще более очевидно, что меня сейчас ему показывали.
Мне это не нравится, и я решаюсь до основания разрушить пьеску, перетянуть режиссуру на себя и занять выгодную позицию. Нужно сделать нечто, на что они не рассчитывают, и посмотреть, что произойдет.
Внезапно я бросаю эту троицу и выбегаю из ванной в коридор. Меня окутывает непроглядная тьма.
Глава 4
За
Пакетик с фотоальбомом стал после смерти мамы словно избавлением от отчаянного мрака, но сначала я этого не поняла. Я снова и снова смотрела на снимок на последней странице альбома, читала подпись внизу и ничего не чувствовала. Я понимала, что должна возмущаться, волноваться, но меня словно отрезало от самой себя.
Я гладила пальцами детское лицо на фото и пыталась понять. «Убийцы моей матери»? «Убийцы» — слово во множественном числе? Что за чепуха, мама по дороге домой потеряла управление, и ее машина упала в озеро. Полиция не нашла доказательств, что происшествие было подстроено. Они также не смогли установить, что с машиной производили какие-то манипуляции.
Убийцы?.. Что за безумие! Почему тогда не агенты ЦРУ, которые инсценировали несчастный случай и создали для мамы легенду — человек с новой фамилией, — так как она стала свидетельницей кровавых террористических заговоров? Или пришельцы, которые ее похитили?
Я снова рассматриваю фотографию, которую обнаружила на последней странице зловещего альбома. Мама так мало рассказывала о своем детстве, но и я редко спрашивала ее об этом. Мне больше хотелось всяких историй о принцессах или о моем отце Филиппе — он был герой. Вот об этом я не могла наслушаться. Истории о бабушке Анне-Марии, у которой мама выросла и которая до войны была крестьянкой в хозяйстве Ламбертов, я тогда считала скучными.
Вдруг мне вспомнились натруженные мамины руки в шрамах, и я снова поняла, каким эгоистичным монстром была. Как мало я знала о ней, и еще хуже, что даже не хотела знать.
Я присмотрелась к снимку: старомодная одежда ребенка, вполне возможно, мода шестидесятых, когда моя мама была маленькой. Я внимательно изучила черты лица, и, прежде всего, глаза, заинтересовалась пропорциями. Мгновенно я совершенно уверилась: ребенок на фото — моя мать. Этот вывод пронзил меня, словно молния, которая бьет в толстый слой льда. Мне мгновенно стало жарко, горло перехватило, а потом по щекам потекли слезы, плечи задрожали, а изо рта вырвались сдавленные отвратительные звуки.
Впервые с момента ужасного несчастного случая я должна была и я могла по ней плакать. Ее жизнь прошла, и все мое знание о ней заключалось в том, что она меня любила, оберегала и защищала. Но я никогда ею не интересовалась. А теперь слишком поздно.
После того как я всю ночь проревела рядом с фотоальбомом, я снова почувствовала себя человеком. Впервые после автокатастрофы. Все было болезненно, но это лучше, чем черное оцепенение. Я еще не знала, что делать с фотоальбомом и с тем, что мне нужно где-то «объявиться». Я не могла ничего начать.
Содержимое пакетика с выпечкой было странным и пресным, но оно что-то во мне перевернуло. Прогресс по сравнению с последними неделями. Я обрадовалась, что не выбросила маффины.
Решила принять душ и наконец что-нибудь съесть.
Я никогда о нем не слышала. Поискала в Интернете, и вывалились тысячи результатов, в самых верхних значились ссылки на домашнюю страничку фонда. Очевидно, речь шла о виде дотационной молодежной программы, лозунгом которой было «взаимопонимание между народами». У нее были довольно влиятельные покровители. На первой странице стояло приветственное слово от государственной канцелярии. Что за черт, какое отношение это имеет к смерти моей матери или к фотоальбому?
Я раздраженно читала дальше, выискивая хоть какие-то намеки, но даже когда трижды полностью все прочла, у меня не было ни малейшего понятия, что со всем этим делать.
Очевидно, «Transnational Youth Foundation», сокращенно TYF, организовывала лагерь для молодежи от шестнадцати до восемнадцати лет со всего мира. Также говорилось, что участники «Transnational Youth Award» [2] в любом случае извлекут пользу. Можно знакомиться с людьми, которых иначе никогда бы не увидел, изучать иностранные языки и культуру. Это понравилось бы матери, но как это связано с ее смертью?
В Германии можно записаться в четыре разных филиала лагеря, которые находятся в Берлине, Гамбурге, Северном Рейне-Вестфалии и Баварии. Там, собственно, и проходит отбор. Только лучшие участники из Германии смогут поехать в Австралию, в международный лагерь. Расходы оплачивают различные меценаты, спонсоры от крупных предприятий, федеральное правительство и благотворительные организации.
2
Номинация на премию Транснационального молодежного фонда (англ.).
Я открыла и прочла все подпункты, нашла список мероприятий лагеря и, кроме того, информацию о руководителях, профессиональных психологах и педагогах. Большинство из них выглядели довольно молодо для своих докторских званий. Максим Фабре, Михаэль М. Беккер, Дженис Смит, Табо Малеви, Николетта Брунс, Росвита Мюллер, Рене Лампер. В конце каждой странички помещался формуляр для заполнения. В Фейсбуке тоже было их сообщество, здесь еще были ссылки на ЮНИСЕФ, к тому же многочисленные комментарии от участников, которые в большинстве своем позитивно отзывались о полученном в лагере опыте.
Что общего у элитарных организаций для избранных и моей мамы? Она не имела дел со всякими там союзами и благотворительными фондами. По ее мнению, основные средства в них уходили на администрацию и бюрократию. Поэтому она предпочитала живой контакт с людьми и помогала по мере сил.
Я приняла душ, съела три черничных маффина, и впервые после несчастного случая мне не стало плохо после еды. Я обдумывала, не рассказать ли кому-нибудь об этом пакете, может быть, Лизе или доктору Грюнбайну, но это было бы просто абсурдно. Они лишь обеспокоятся моим психическим состоянием.