Дом темных загадок
Шрифт:
Слишком опасно оставлять без присмотра горящие свечи. Значит, здесь должен быть человек, который их зажег. Моя мать! Она должна быть здесь! Живая! Но почему тут такая гробовая тишина? Я слышу лишь свое взволнованное дыхание.
Нерешительно прохожу дальше.
— Мама! — зову ее я. — Мама?
Но ответа нет.
В стенах ниши, в них стоят старые каменные саркофаги. Во всех нишах темно, кроме одной: ее освещают бесчисленные свечи. Все словно ведет меня туда. Но внутри рождается чувство, что нужно бежать прочь отсюда. Здесь все мертвенно тихо. Кроме
Воск капает на каменный пол.
Пламя свечей колеблется.
Еще шаг.
И тут все мои надежды рушатся, потому что она здесь. Она действительно здесь, она не лежит на дне озера. Я склоняюсь к ней ближе, чтобы убедиться. Ее глаза закрыты, накрашенные губы расслаблены. На первый взгляд кажется, что она просто спит, но во время сна она никогда не складывала руки на животе, словно в молитве.
У нее никогда не было этой голубой накидки и такого желтого складчатого платья из шелка, никогда она не заплетала волосы в такой венок.
Она не полировала ногти и не носила на шее такого чудесно мерцающего украшения.
Кто-то нарядил ее, словно царицу. Небесную царицу.
Но это не Дева Мария.
Эта мертвая красавица — моя мать.
Я беру ее за руку: «Мама, как мне хочется, чтобы ты сжала мою руку». Ее пальцы кажутся намного мягче, чем раньше, но они ужасно холодные, и я отдергиваю руку. И только теперь ко мне в полной мере приходит осознание, что она мертва, что все кончено. Все кончено.
Слезы бегут по моим щекам, я безудержно всхлипываю, потом снова беру ее руку, сжимаю крепко, словно хочу передать частичку своего тепла. Как бы я хотела сейчас высказать все, чего никогда не говорила, хотела бы взять обратно все отвратительные слова, только бы получилось отмотать время назад.
Я упираюсь лбом в ее руку, голова такая тяжелая, такая же, как и сердце, которое захлебывается в черном масляном море вопросов и упреков.
Как она сюда попала? Пришла ли она сюда добровольно, могла ли я ее спасти?
Была ли она жива во время грозы? Почему я не почувствовала, что она здесь?
Внезапно эта маслянистая жидкость во мне загорается и пылает. Я хочу кричать на мать за то, что она врала мне, хочу взять ее за руку, чтобы попросить прощения, и прежде всего хочу, чтобы кто-нибудь заплатил за ее смерть. Дорого заплатил.
Тут я понимаю, что не могу допустить следующих смертей. Довольно того, что пришлось умереть ей, что убит Себастиан.
Мне нужно как можно скорее вернуться в замок и освободить всех. Но как я оставлю ее здесь внизу одну, теперь, после того как наконец отыскала?
«Эмма, беги скорей, беги, я подожду тебя здесь», — я прямо слышу, как она шепчет мне. Меня раздирают противоречия, но я кладу ее руку обратно на живот. Что-то привлекает мое внимание, и, затаив дыхание, я переворачиваю ее кисть, чтобы осмотреть ладонь. Я обнаруживаю их. Ее старые шрамы, и теперь я знаю, что они означают на самом деле. Они кажутся мне темно-красными, мне чудится, что из них капает свежая кровь. Но это всего лишь воображение, потому что моя мать мертва.
Глава 35
Ненависть
Дверь я обнаруживаю в противоположном конце крипты, и она не заперта. Сырой запах плесени бьет мне в нос, а когда я проскальзываю в коридор, в темноте передо мной светится пара звериных глаз, но существо быстро скрывается от света.
Это очень узкий ход, по которому может двигаться лишь один человек. Стены выложены кирпичом, пол пахнет землей, он неровный.
Чем глубже я захожу, тем плотнее меня охватывает подземелье, словно слишком тесный неопреновый костюм, воздуха не хватает.
Стараюсь не споткнуться, постепенно возникает чувство, что я спускаюсь. Хорошо хоть направление верное, ведь часовня находится выше замка.
Проход заканчивается узкой дверью. Я хватаюсь за ручку и почти не верю, что смогу ее повернуть. Если бы я только знала, что ожидает меня за ней! Но я делаю над собой усилие. Нельзя терять времени, кто знает, что похититель сделал с Томом, Филиппом и Софией. Я ощущаю, что железная ручка просто ледяная.
Очень медленно, так, чтобы не произвести ни малейшего звука, я нажимаю на ручку и приоткрываю дверь, почти не дыша, и осторожно заглядываю внутрь. Темно хоть глаз выколи, очевидно, за дверью еще один коридор, но воздух здесь несколько свежее.
Я ничего не слышу, кроме жалобного всхлипывания, которое вспоминается мне после первой ночи здесь, и теперь у меня от этого звука больше не бегут по спине мурашки. Мне кажется, мертвые открыли мне глаза, и теперь я точно знаю, чего бояться, а что лишь мираж. Эти всхлипывания — просто звуки старого дома. И они говорят мне, что я пришла, куда надо. Я в подвале замка.
Я освещаю все фонариком. Свет не включаю, потому что в некоторых коридорах подвала камеры.
Наверное, Гомер сидит в комнате с мониторами, что позволяет ему держать все под контролем. Это значит, что мне в первую очередь нужно добраться туда: во-первых, я не знаю, где остальные, а во-вторых, даже если я их найду и вызволю с помощью связки ключей Себастиана, Гомер без труда увидит нас на мониторе и помешает побегу.
Как раз когда я прихожу к этому выводу, что-то очень холодное упирается мне в ребра. Я молниеносно сую связку ключей Себастиана в карман. Заметил ли он это? Все же здесь кромешная тьма.
— Эмма, я тебя недооценил. Моя ошибка. Поднимемся наверх вместе.
Пока Гомер ведет меня в комнату с мониторами, я пытаюсь обдумать план действий. Гомер не Себастиан, это уже ясно. Остаются Николетта и Беккер. Могла бы Николетта затащить в кабинку подъемника такого мускулистого мужчину, как Себастиан? Мне это кажется возможным, когда я вспоминаю старую тачку в саду. Беккер тоже не великан, он скорее худощавый, чем крепкий. Или есть одна или несколько более крупных неизвестных персон?