Дом тихой смерти (сборник)
Шрифт:
— О, если бы вы знали, во что только я не научился верить.
И решил сменить тему. Не стоит раньше времени пугать дичь. Но, разумеется, запомнил, что Джек Грэнмор знает намного больше, чем счел нужным сообщить следствию. При случае надо будет из него вытянуть все.
Конец беседы прошел совсем в другом духе. Джек стал осторожным, сдержанным в своих высказываниях. Его и так мучили угрызения совести, что он и без того сказал полицейскому больше, чем следует, злоупотребил доверием дяди.
В конце концов лейтенант признал себя побежденным, не сумев вытянуть из молодого
— Мы еще не раз увидимся с вами, — сказал он на прощание.
— Со всем моим удовольствием, — ответил Джек. И он был искренен.
Вернувшись в полицейское управление, лейтенант Гопкинс вспомнил об одном из своих товарищей по оружию, которого злая судьба загнала после службы во флоте в Мексику, предоставив ему в виде сомнительного утешения неплохую должность в Главном управлении тамошней полиции.
Депеша, которую Гарри Гопкинс вечером того же дня отправил товарищу по оружию, была неприлично длинной. К счастью, лейтенант заплатил за нее не из собственного кармана.
Гарри Гопкинс не скучал в ожидании ответа на свою телеграмму. Ему было над чем подумать. И среди множества вопросов, требующих разрешения, одно из первых мест занимал следующий: каким образом Джек Грэнмор мог видеть в музее профессора Хоупа индейскую трубку, которую украли два месяца назад? А может, выпущенная именно из этой трубки стрела пресекла жизнь неизвестного человека? Из трубки, так таинственно исчезнувшей… Опасения за жизнь профессора, столь сумбурно выраженные Грэнмором, отошли на второй план в рассуждениях лейтенанта. Хотя нельзя сказать, что были оставлены им совсем без внимания.
XI. Идея Джека Грэнмора
Душевное состояние Кэй ухудшалось катастрофически.
Сердце Джека сжималось от всепоглощающей жалости, когда он видел ее исхудавшее лицо, слышал дрожащий, бесцветный голос. Ему хотелось крепко обнять испуганную, беспомощную девушку, защитить ее от окружающего мира, таящего неведомую, ужасную опасность. От прежней жизнерадостной Кэй осталась лишь бледная тень.
— Я боюсь, Джек, мне страшно, — шептала она, прижимаясь к плечу юноши, когда он провожал ее в комнату по полутемным, извилистым коридорам.
— Не бойся, малыш, все будет хорошо, вот увидишь, — успокаивал он девушку, изо всех сил стараясь, чтобы его слова звучали убедительно.
Когда за Кэй закрывалась дверь ее комнаты, Джек мог позволить себе стереть с лице искусственную беззаботную улыбку. Нет, он не верил, что все будет хорошо. Не мог поверить. И в бессильной ярости сжимал кулаки.
Вот это было самое плохое — сознавать собственное бессилие перед лицом той опасности, что притаилась в доме.
И эти долгие, страшные ночи! Он уже забыл, когда спал нормально. Каждую ночь он ненадолго погружался в горячечный, мучительный сон, не выпуская из рук заряженного револьвера, срываясь при малейшем подозрительном шорохе. И сознавал собственное бессилие. Как можно бороться с неведомым противником, который способен проникать сквозь запертые двери?
Наконец Джек решился поговорить
Из всех обитателей дома профессор казался самым спокойным. Казалось, страшные события не имеют к нему ни малейшего отношения. Когда Джек вошел к нему в кабинет, он занят был тем, что рассматривал через лупу какой-то небольшой заржавленный предмет.
— Очень любопытный экспонат, — произнес профессор, указывая лупой на лежащую перед ним невзрачную железку.
В данный момент Джека не интересовали никакие экспонаты, пусть даже самые любопытные, но профессор с энтузиазмом продолжал:
— Я уверен — четвертый век нашей эры, никак не позже.
Проигнорировав научные изыскания дяди, Джек без обиняков приступил к делу. Он выложил перед дядюшкой все свои аргументы, над которыми размышлял в долгие бессонные ночи. Сказал, что так дольше продолжаться не может. Что у всех нервы на пределе. Что Кэй…
Профессор с холодным интересом взглянул на племянника. У того создалось впечатление, что он сейчас возьмет свою лупу и примется изучать его с тем же вниманием, как и вот этот любопытный экспонат, дошедший до нас из четвертого века.
Джек замолчал, сбитый с толку. Да, нелегко беседовать с ученым аскетом. Имело ли смысл вообще начинать этот разговор?
— Я и не думал, что все это так тебя встревожит.
Джек громко проглотил слюну.
— Да не во мне тут дело… — попытался объяснить он.
— Да? А у меня создалось впечатление, что именно в тебе.
— Я же говорю — Кэй едва держится на ногах.
Профессор взял в руку лупу.
— Что ж, может, ты и прав. В таком случае уговори ее куда-нибудь уехать. Пусть немного отдохнет. Время года сейчас такое, что воздух Лондона вреден для здоровья. Да и недолго все это продлится. Я убежден, еще несколько дней, ну, может быть, недель — и все решится. И тебе тоже следует уехать.
— Об этом и речи быть не может, — решительно возразил Джек. — В такой момент мы не можем тебя тут оставить одного.
— Не можете? — Профессор вертел лупу в руках. — По правде говоря мне такой вариант не представляется наилучшим. А впрочем, как хотите. Не думаю, что тебе или Кэй грозит непосредственная опасность. Не было случая, чтобы «летучая смерть» ошиблась адресом.
— А как же тогда этот несчастный в саду?
Профессор задумчиво покачал головой.
— Ну, это, скорее всего, совсем другая история. И вряд ли она способна поколебать законы, которым подчиняется «летучая смерть». Нет, не думаю… Видишь ли, не было случая…
— Да какое дело мне до этого несчастного! — горячо возразил молодой человек. — Меня и Кэй беспокоит прежде всего твоя собственная судьба.
— Вот как? — Профессор задумчиво смотрел в окно. — Тебя и Кэй? Похоже, вы с ней обсуждали этот вопрос и пришли к одному решению?
Джек покраснел.
— Ну… не совсем так. Но мы с ней часто говорим на эту тему. Не сомневаюсь, она будет того же мнения, что и я.
— Как это ты сложно сформулировал… Ну да ладно. Так чего же вы хотите от меня? Что я должен сделать, чтобы перестать трепать ваши и без того издерганные нервы?