Дом у воды
Шрифт:
За размышлениями о завтрашней встрече, Арсений не заметил, как закончился ужин, да и в разговорах участия не принимал. Только про пуговичку запомнил. А еще поймал себя на мысли, что сам не понял, что ел. И что вообще подавали. Ни вкуса, ни запаха. Даже сидящих рядом людей, кроме родственников, не рассмотрел. Все разглядывал Лану де Анвиль. Недостижимую и прекрасную. И молил всех богов, чтобы она оттаяла и превратилась в Светланку.
Безотчетно он двигался чуть поодаль, но старался не выпускать ее из виду. Наблюдал, раздражаясь, как она непринужденно лавирует между гостей. Кому-то улыбается, с кем-то целуется.
«Вот и я удостоился невиданной чести, — хмыкнул он про себя. — Или она думает, что гречишкинский медведь отдавит ей обе ноги во время вальса?»
Подали десерты, но Арсений не стал подходить к накрытым столам, а тихо выйдя на террасу, решил дойти до моря, постоять на берегу и вернуться. Но начавшийся дождь спутал все планы, да и выбранная впотьмах аллейка привела его к стоявшему особняком зданию, выполненному в готическом стиле и наверняка простоявшему тут не один век. Гаранин, посветив фонариком из телефона, обнаружил длинный резной шпиль и парочку поменьше. Ажурные стрельчатые окна над узорчатым фронтоном в темноте показались зловещими. Но Арсения это не остановило. Он подошел поближе, пытаясь понять, что же находится внутри. Толстая деревянная дверь с кольцом посередине, помнившим еще крестоносцев, поддалась с первого раза. И Гаранин с порога посветил внутрь. Заметил ряд одинаковых мраморных надгробий, белевших в темноте, и отступил обратно на аллейку, тщательно прикрыв за собой дверь. Он спешно вернулся в зал и, завидев издалека Стеллу, направился к ней.
— Где Лана? И когда объявят вальс? — поинтересовался на сносном французском.
— Следующий танец, — коротко заметила Светкина секретарша. — Лана вышла на свежий воздух, — объяснила она исчезновение своей любимицы.
Арсений огляделся по сторонам, ища взглядом ничем не примечательного мужичка, с которым упорхнула от него вероломная Светка. Того в зале не оказалось.
Первым желанием Арсения было выскочить в сад и найти парочку идиотов. А потом задать жару французику, навсегда отбив охоту лапать чужих женщин. Но он сам призвал себя сохранять выдержку. «Пять минут, и она придет, — мысленно решил он и принялся гипнотизировать двери, выходящие в сад. — Не устраивай тут цирк, придурок!»
Лана появилась одна и со стороны служебных помещений.
«Видимо, я перепутал «освежиться» и «свежий воздух», — подумал Сеня и шагнул к Свете, предотвращая любую возможность побега. Да она и не стремилась.
— Ты можешь отказаться, — прошептала Света, когда он вел ее на танцпол. — Все-таки вальс.
— Не бойся, — пробурчал он, становясь рядом с ней. Света положила руку ему на плечо, и ему захотелось закричать. Объявить на весь мир, что он любит эту женщину. И неважно, в чем она: в старом растянутом свитере, голая или обвешанная бриллиантами.
— С какой елки ты сняла украшения? — поинтересовался он мимоходом.
— Джин, — предупредила она. — Соберись.
— Да я и так собран, — пробубнил он. — Никто меня не разбирал. Разве что ты…
Заиграла музыка, и он повел ее в танце, мысленно отсчитывая шаги. «Раз-два-три, раз-два-три».
— А ты неплохо ведешь, —
— Мама водила меня в танцевальный кружок. Мальчишки там ценились на вес золота. Вот я до восьмого класса и протанцевал. А потом поссорился с партнершей и перестал ходить.
— Здорово, — кивнула Света. — Такое впечатление, что ты каждый день вальсируешь…
— Ага, — хмыкнул он. — От Гречишкина до Крушинина и обратно. Ты хоть вспоминаешь, как нам было хорошо?
— Уже нет, Джин, — мотнула головой она. — У каждого своя дорога. И ты сам пожелал жить как прежде.
— Завтра поговорим, — отрезал Гаранин. Музыка закончилась. А вместе с ней сошли на нет разговоры.
Света положила ладонь ему на предплечье и, прошептав: «прости'», стремительно вышла из зала. Развивающаяся накидка и корона вмиг превратили ее в Снежную королеву, укравшую сердце бедного Кая.
— Сенечка, — раздался сзади приторный голос мачехи. — Папа пошел за девочками. Мы уже уезжать собираемся.
— Я потом, — мотнул головой Арсений и, никем не замеченный, выскользнул в сад. Прошел мимо хлопочущих официантов, торопливо собирающих грязную посуду. Чуть было не столкнулся лбом с ненавистной тещей, но вовремя свернул на нужную аллею. Добежал под усилившимся дождем до старинной усыпальницы и, толкнув дверь, проскользнул внутрь. А там при свете фонарика выбрал самую ровную плиту и, подложив под голову пиджак, заснул сном праведника.
Глава 34
Следующим утром Арсений проснулся от радостного вопля: «Сеня!», и в тот же момент кто-то прыгнул ему на грудь, хорошо припечатав тельцем к мраморной плите.
— Олеська, — изумленно воскликнул он, когда маленькая егоза соскочила на пол и завертелась вокруг от радости.
— Сенечка, мой Сеня! — пропела девочка и, повернувшись к мальчику, застывшему неподалеку, закричала радостно: — Это мой Сеня, Эжен! Он приехал за нами!
— Почему вы спите на могиле моего дедушки? — насупленно осведомился мальчик.
Арсений собрался что-то объяснить, но рядом возникла Света, бледная, в спортивном костюме и с похожей на башню дулькой на голове.
— Как ты посмел? — выдохнула она вместо приветствия. — Тут похоронен мой отец, а ты разлегся…
— Как собака, — усмехнулся Арсений, пытаясь подняться. От ночевки на мраморной плите дико ломило спину. Он с трудом встал и, радостно улыбнувшись, глянул на стоявшую рядом женщину.
Конечно, в ее облике что-то неуловимо изменилось. Может, исчезла растерянность во взгляде, может, глаза наполнились внутренним светом. Но все равно перед ним стояла его лялька. Рассерженная, с пылающими от негодования щеками. Светка, любимая девочка и жена. Арсений потянулся к ней, убирая выбившуюся прядку, и улыбнулся, радуясь встрече.
— Доброе утро, сладкая!
— Убери от меня руки и не смей так называть! — строго отмахнулась она, тщетно отстаивая свои границы. А он насилу удержался, чтобы не сжать ее в объятиях и не заткнуть рот поцелуем.
«Все-таки дети рядом», — напомнил он себе и как завороженный уставился на Свету.
— Что ты здесь делаешь? — грозно осведомилась она. — Зачем забрался в усыпальницу?
— Это ты виновата, любовь моя, — пробормотал он, тщетно пытаясь свести вместе лопатки. Но дикая боль не позволила.