Дом, в котором пекут круассаны
Шрифт:
— Звучит, как сюжетик из современного романа. Романтичнее, чем подъём на колоннаду Исаакиевского собора и поедания пышек в сквере? — Адалин тихо смеётся. — Знаешь, я так долго сидела в четырех стенах под холодным взглядом отца. Да и… это будет интересный опыт. Пожалуй, я близко подходила только к одному мотоциклу. Твоему.
Илья улыбается чуть шире, протягивая к Адалин руку ладонью вверх, этим простым движение предлагая ей помочь.
— Тогда мне нужно сделать всё, чтобы твои впечатления были яркими и запоминающими. Верну тебя в целости и сохранности, — Стрелецкому приходится немного
Адалин, воспользовавшись помощью со стороны Ильи, она взбирается за его спину, перекидывая ногу через металлический байк. Она обвивает руками торс юноши, положив подбородок ему на плечо.
— Твоя роль рыцаря ставится мной под сомнение, — тихо шепнула Ада, пока Стрелецкий готовился надевать шлем.
Он ненадолго замер, пока по его губам расползалась по-настоящему хитрая и лисья улыбка. Стрелецкий слегка поворачивает голову так, что нос Адалин практически касается его скулы.
— Кажется, — его шёпот, подобно шёпоту Адалин. — Сегодня я предпочту быть драконом, который украдёт тебя и… возможно, покажет самое отвратительное и ужасающее место.
— Ах, mon mignon renard ruse [мой милый хитрый лис]. Это флирт или предупреждение?
Илья стреляет глазами слишком многозначительно.
— Расправляй крылья, пташка, — Стрелецкий едва сощурил глаза. — Сегодня я покажу тебе, как я летаю.
Адалин тихо смеётся, отстраняясь от Ильи, чтобы надеть шлем. Она позволяет себе не просто держаться за него, но и по-настоящему приобнять. Мотор под ними рычит. Тело Ильи в её руках напрягается за секунду до того, как рёв мотора тонет в гуле города, а Адалин чётко понимает, что всё, что ей было необходимо все эти годы — просто расправить крылья.
10 глава
Октябрь, 2011.
Франция, Париж.
Конечности всё ещё немного потрясывало от лёгкого волнения, накатывающего волнами. Ада улыбается так сильно, что у неё начинают болеть щёки, но как бы Вуд не поджимала губы, чтобы хоть немного унять сладкую боль… она не могла. Сердце всё ещё билось так быстро и бешено, что Адалин хотелось верещать. Они затащили её. Эти трое сумасшедших мерзавцев сговорились где-то в укромной уголке зала школы, подговорили диджея и подтолкнули Адалин к тому, чего она желала и страшилась одновременно.
Ада запела, чёрт возьми. Не в своей комнате, и даже не Нику или Тоину с Дафной, а, мать вашу, на всю школу. И несмотря на легких шок, у неё это получилось. Эта Хеллоуинская вечеринка определенно запомнится ей надолго, тем, что она наконец могла признать свои увлечения, не страшась строгого взгляда отца; тем, что она сама для себя признала это.
Нажимая на дверную ручку входной двери, Адалин тихо проскальзывает через большой холл, мимо лестницы на второй этаж в сторону кухни. От танцев она проголодалась и планировала нарыть что-нибудь съестное в холодильнике. Возможно, сделать бутерброд — никого будить не хотелось, а педантичный отец любит исключительно только что приготовленную еду, так что Адалин даже разогреть нечего было.
Всё ещё в Хэллоуинском наряде — чёрном платье, красными рожками на голове —
— Ты вернулась поздно.
Никакого яркого осуждения, только леденящий холод голоса. Адалин бегло скользнула глазами по электронным часам на духовке — время и впрямь было позднее. Уже за двенадцать часов ночи, а отец как будто только вышел из кабинета. Он не злился, не негодовал на поздний приход дочери — казалось, ему и вовсе было плевать, но однако же, зачем-то он спустился? Адалин медленно переживала бутерброд, проглотив.
— Да мы… у нас в школе была вечеринка в честь Хэллоуина. Мы потанцевали и не заметили, как пролетело время. Водитель Ника отвёз меня домой.
Холод серых глаз напротив щурится. С отцом всегда нужно было разговаривать чётко. Не дай бог голос дрогнет — и если Эду он прощал такие «ошибки», то Аде, как наследнице, никогда. И ему можно было даже не срывать на ней своё недовольство. Достаточно было одного взгляда. К счастью для Адалин, она редко контактировала с отцом. По большей части, когда он брал её с собой на работу, чтобы она потихоньку вникала в дела фирмы, но и там они не разговаривали. Отец никогда не интересовался её увлечениями, лишь цыкал и закатывал глаза. Адалин пришлось с боем отбивать возможность посещать музыкальную школу, потому что дома пианино не было, а отец терпеть не мог лишние звуки; она тайно занималась вокалом после школы. Хотя теперь Ада была уверена, что для отца это тайной не было.
Энтони Кеннета Вуда не случайно в прессе считали ходячим куском льда, думающего только о работе. Таким был его отец, его дед и прадед — и он сам считал, что должен быть таким отстраненным. Адалин искренне удивлялась, как мать клюнула на него. Вряд ли дело было в искренней и пылкой любви. Не показывающий чувств ни на людях, ни в домашней обстановке, отец, вероятно выбрал просто самую благоразумную и не пылкую девушку, которая не будет вешаться на него, требовать поцелуи в щёки на людях или чего-то подобного.
Кроме работы для него ничего не существовало, и Адалин это знала наверняка.
Бабушка Женевьева — его мать — такой холодной не была. Винила во всё английские корни мужа, его отвратительный характер, а потому покрывала увлечения Адалин вместе со своим младшим сыном, Томасом.
— Неужели не было ничего кроме танцев, Адалин? — его светлая бровь слегка взлетает вверх, а у Ады в момент всё проваливается внутри.
Пение. У них был уговор — её увеличение не должны выходить за стены дома, не должны мешать учёбе. Адалин прикусывает щёку изнутри и медленно сглатывает, прикрывая глаза. И этот уговор она, сама того не осознавая, нарушила.