Дом, в котором пекут круассаны
Шрифт:
— Я… — начала было она.
— Ты же помнишь, Адалин, — ничуть не ласковый голос касается её ушей. — Ничего не должно отвлекать, мешать или перетягивать твоё внимание. Ты должна думать только том, какую империю наследуешь. Никто и ничто не должно мешать тебе, вмешиваться в твою жизнь или колебать твою решимость. Музыка… мешает тебе, — отец отстраняется от дверного косяка, и Адалин неосознанно дёргается, пусть отец никогда и не поднимал на неё руки . — Я разрешил тебе учиться играть на фортепиано под уговоры моей матери
Энтони сжимает челюсти так, что его скулы чётко проступают в полумраке кухонного света. Ада опускает взгляд на свои ноги, жмурится, пристыженная. Когда она пела или играла, груз ответственности не сдавливал её хрупкие плечи. Она не думала о строгости взгляда отца, не думала о том, что ей совершенно не нравится заниматься этим бизнесом. Признаться, Адалин терпеть не могла сидеть в этом стеклянном офисе, рассматривать проекты будущий зданий и слушать многочасовые доклады. Её тошнило только от одной мысли, что ей придётся провести так всю жизнь, уподобляясь собственному отцу.
— С этого дня, никакого вокала и занятий на фортепиано.
Всего одно предложение, а у Адалин уже закружилась голова и резко подурнело. Она распахивает глаза, поднимая голову на собирающегося уходить Энтони.
— Но отец! Я же… я не могу без всего этого!
Бутерброд остался лежать на столе, пока Адалин решительно выступила вперёд, своим голосом заставив Энтони тут же замереть. Он не стал кричать, лишь слегка повернув голову в сторону, чтобы скользнуть укоризненным взглядом по дочери.
— Я всё сказал. Возвращаться домой будешь только со своим водителем. Он проследит, чтобы ты не занималась чем-то подобным после школы. Я не допущу, чтобы моя дочь опустилась до уровня певичек, — его губы вдруг кривятся в явном отвращении . — С этого дня, я более пристально прослежу за тобой лично, Адалин. И позабочусь о том, чтобы твоё свободное время было занято чем-то… более полезным.
Адалин набрала в лёгкие воздух, но так и не сказала и слово. Покорно опустила голову, пока слёзы обожгли глаза. Пришлось сжать губы, чтобы не разрыдаться прямо тут — отец терпеть не мог истерик. И если бы она прямо сейчас подняла голову, то в темноте дверного проема увидела бы ещё одну светлую голову. Довольного донельзя Эдварда, который не мог сдержать жестокой улыбки.
Июнь, 2020 год.
Россия, Санкт-Петербург.
События никогда не оставляли Илью Стрелецкого. Мигая жёлтыми огнями, когда он притормаживает на поворотах. Прижимается сзади, цепко вцепившись в его толстовку. Без конца подсовывает грабли старых знакомых и лики прошлого. Илья давно заручился правилом жить здесь и сейчас. Ведь мир так прекрасен, и всё это, кажется, таится в самых простых мелочах. Адалин обнимает его, просто чтобы держаться, а он судорожно
По ночным улицам Санкт-Петербурга расползаются люди, покидая свои одинокие норы. По больше части это, конечно, туристы, желающие своими глазами увидеть разводные мосты. Илья никогда не осуждал их и не закатывал глаза — для них это тоже событие, которое они желали запомнить, которое принесёт им нужную эмоцию. Но сегодня он радовался, что им нужно было ехать в противоположную от Невы сторону.
Павлецкая жила в доме на пересечении улицы Декабристов и Фонарного переулка. Ему оставалось лишь повернуть на Вознесенский, а дальше прямиком на Юг области.
Илья ехал аккуратно. Не превышая скорости, чтобы не напугать пташку за спиной. Лениво обгоняя припозднившихся водителей. Стрелецкий редко кого брал на такие поздние покатушки, да и пассажиром, в основном, выступала Аня. Но не потому что Илья сам искренне горел желанием сажать её позади себя — скорее потому, что сестра была невыносимо упрямой. С Адалин ситуация была другой.
Стрелецкий внимательно следит за дорогой, но не может не прислушаться к своему пернатому пассажиру сзади. Пусть пальцы Ады крепко держались за его тело, но, кажется, ей самой не было страшно сидеть на рычащем железном монстре под собой — и это безмерно льстило Илье. Она доверяет ему.
Стрелецкий сворачивает в сторону от новой трассы, сбавляя скорость. Им постоянно приходилось менять локации своих маленьких развлечений, и Стас звонил ему каждый раз. Илья слишком долго отвечал на его предложения отказом. Сначала работа, свалившаяся налоговая со своими бумажками, отчёты и закупки материалов, потом поступившая на дизайнера сестра. И всё это настолько осточертело, что Илья сорвался.
Здесь ничего не было оборудовано. Не было высоких заборов, скамеек. Лишь разнообразные пёстрые байки — самых разных марок и цветов. Горящие фары разгоняют полумрак вокруг. Часть неба оставалась светлой, трассу хорошо видно, но атмосфера предвкушения застыла в воздухе. В громких разговоров, смехе, рыке моторов и шарканье обуви по земле. Илья сворачивает на пятачок света фар. Собравшиеся по большей части были одеты либо в кожу, либо в защитную экипировку. Немногие рисковали приезжать на такие развлечения в повседневной одежде — пусть мотоциклисты и любили щекотать нервы адреналином, но жизнь им была дорога. Однако, безумцев им тоже хватало.
Илья замедляется, пока не останавливается вовсе — замок из рук на его талии размыкается, когда он замирает в кругу света мотоциклетных фар. Стрелецкий тут же стягивает шлем, оборачиваясь через плечо и взглядом пробегаясь по Адалин. Она додумалась собрать волосы в косу, но от поездки они всё равно растрепались. Её карие глаза с неподдельным интересом всматриваются в мотоциклы, в их бравых всадников и всадниц. Илья ожидал увидеть в её глазах страх, но увидел почти детское любопытство, с которым она смотрит на всё вокруг.
Стрелецкий сам за собой не замечает, как наслаждается этим — гонки давно перестали приносить ему то удовольствие, к которому он стремился, но вид взбудораженной новыми эмоциями Адалин… уголки его губ дёргаются в улыбке. Он чуть склонился к ней. Хочется как-нибудь поддеть её, укусить или пошутить, ревниво перетянуть внимание на себя. Увидеть, как её прекрасные карие глаза изменятся.
— Илья, мой старый добрый друг!
Стрелецкий с неохотой переводит взгляд с Адалин на обладателя громогласного клича.