Дом в переулке
Шрифт:
Сизокрылов встал со своей койки, кивнул мне:
— Поди-ка сюда на минутку…
Мы вышли из палаты в коридор. Он приблизил губы к самому моему уху:
— Что тут было, если бы ты знала!
— А что? — спросила я.
— Вдруг гляжу, входят эти обе, его жена, стало быть, и дочка, а он до того удивился, до сих пор прийти в себя не может.
—
Сизокрылов махнул рукой.
— Какое там! Они к нему подошли, а он говорит: «Зачем вы здесь? Да на что я вам?..»
Не дослушав его, я вернулась в палату.
Жена Белова обернулась ко мне.
— Это кто писал письмо? — спросила. — Никак, ты?
— Да, — ответила я. — Я писала, а он диктовал. — В ту же секунду я почувствовала, как всё моё лицо, до самых ушей, заливает горячий румянец.
Она медленно покачала головой.
— Вот ведь какое дело получается… Мы с Нюрой приехали, а хозяин наш вроде бы и признавать нас не желает…
— Почему не желает? — тихо спросил Белов. Мне показалось, что он избегает смотреть на жену, чтобы не встретиться с ней взглядом.
Потом, словно нехотя, всё-таки взглянул на неё.
— Как Андрюша, здоровый?
— Здоровый, — ответила жена, — чего ему сделается…
Моя тёзка подошла ко мне.
— Ты, значит, ходишь в госпиталь, помогаешь раненым?
Голос у неё, как ни странно, поразительно походил на голос отца, такой же густой, и слова она произносила, как и он, отчётливо, как бы проверяя их на слух.
Вошёл доктор Аркадий Петрович, удивлённо поднял брови.
— Что, Белов? Никак, поздравить можно? С семьёй свиделся?
— С семьёй, — ответила за Белова жена. — С кем же ещё!
— Ну и ладно, — сказал Аркадий Петрович. — Тогда я попозже зайду…
И тихо прикрыл за собой дверь.
— Неужели это доктор? — спросила Нюра.
— А что? — встрепенулся Белов. — Разве не похож на доктора?
— Какой-то такой, невидный из себя, тощенький…
Белов хотел было что-то сказать, но за него ответил Сизокрылов, который вслед за Аркадием Петровичем вошёл в палату.
— Ну и что с того, что тощенький? Он, дочка, знаешь, какой доктор? Всем докторам нос утрёт, такого мастера на всём свете поискать — не найдёшь…
Как бы поняв, что именно о нём идёт речь, Аркадий Петрович вновь появился в дверях палаты.
— Так как же, Белов, будешь выписываться?
Меня поразил взгляд Белова — не то вопросительный, не то умоляющий. Он молча смотрел на жену и на дочь, уже не боясь встретиться с ними взглядом.
Жена не замедлила ответить:
— А как же! Неужто здесь на веки вечные останется?
— Хорошо, — произнёс Аркадий Петрович, — стало быть, приступим к оформлению…
АННА
Белов приподнялся на постели.
— Постой, как же это так всё вышло?
— Что вышло? — спросила жена.
Не отвечая ей, он посмотрел на меня.
— Вроде ты письмо писала? Верно ведь, ты?
— Да, я.
— Постой, — снова повторил Белов, повернулся к жене: — Ты моё письмо получила?
— Ну, а как же, Вася? —
— И адрес там был? — продолжал допытываться Белов.
— Само собой, как же без адреса письмо посылать?
Он медленно покачал головой.
— Ничего не понимаю, хоть бейте меня до утра до самого, ничего никак не пойму!
— Чего же тут не понимать? — спросила жена. — У меня твоё письмо при себе.
Отогнула свою плюшевую жакетку, отстегнула булавку, которой был застёгнут внутренний карман — наверное, там лежали деньги и документы, — вынула письмо. Я сразу узнала этот голубовато-серый треугольник, уже порядочно измятый.
— Хочешь, прочитаю? — спросила жена и, не дожидаясь ответа, стала читать:
«Здравствуйте, дорогие мои Паша, Нюра и Андрюша! Теперь уже всё позади. Я был сильно ранен в бою, но остался жив, и теперь думаю о том, как бы поскорее с вами встретиться. Приезжайте ко мне, я в Москве, в госпитале, адрес: Малый Головин переулок, дом восемь. Спросите, где бывшая школа номер тридцать четыре, вам каждый покажет. Жду вас, как соловей лета. Ваш муж и отец Василий Порфирьевич Белов».
— Ну как, теперь понял? — спросила она. — Мы как получили твоё письмо, так в тот же момент к нашему председателю колхоза, к Прохору Алексеичу. Так и так, говорю, и письмо показываю, что хочешь, говорю, делай, а мы с Нюркой за отцом поедем…
Белов по-прежнему недоумевающе смотрел на неё…
— Андрюша тоже хотел приехать, — добавила Нюра. — Да мы с мамой отговорили его, дома тоже надо кому-нибудь остаться, правда ведь?
— Правда, — не сразу ответил Белов. Глянул на меня, сказал:
— А ну, Анна, подойди на минутку…
Я удивилась: что это он меня, как взрослую, Анной стал называть? Подошла к его койке. Он потянулся, обнял меня одной рукой. Прижался жёсткой, плохо выбритой щекой к моей щеке…
— Ты что, неужто плачешь? — удивилась жена.
Он ничего не ответил, всё ещё не отпуская меня.
— Что это с ним? — озабоченно спросила жена. — Может, доктора позвать? Давай тогда, зови…
— Никого не надо звать, — сказал Белов. — Всё хорошо. Это мы с ней знаем, как оно всё есть, верно, Анна?
— Верно, — сказала я. — Вернее верного!
«СКОРЕЙ БЫ КОНЧИЛАСЬ ВОЙНА!»
В тот же день я повела Нюру по госпиталю, словно хозяйка. Я показывала ей палаты, лечебные кабинеты, перевязочные и даже двор, огороженный высоким забором. Мы с Нюрой стояли на нашем дворе, среди огромных сугробов, и, закинув головы, глядели на дом, в котором раньше находилась наша школа, а теперь расположился госпиталь.