Дом в тысячу этажей. Авторский сборник
Шрифт:
И нашему Великому Благодетелю не оставалось ничего другого, как выкупать у Галио одну за другой покоренные звезды. Он ведь не мог допустить, чтобы вновь открываемые звезды имели не его, а другого в качестве владельца, чтобы им кто-то другой, а не Он, давал имена, точно так же как для него не мог не быть священным договор, на котором стояла его собственная подпись. Итак, открывались новые и новые звезды, и Галио их продавал, а Мюллер покупал. Но запасы Галио были неисчерпаемыми. Ме-е-е! А Мюллер платил и платил. И дело дошло до того, что всемогущий владыка мира вынужден был начать распродажу своего мира — куска за куском, чтобы утолить свой звездный голод… Но самым странным было то, что
О, это был хорошо продуманный план уничтожения Агасфера Мюллера! Ведь осмеянный и наполовину обнищавший Владыка Мира уже готовился покинуть эту планету и перебраться на одну из своих звезд…
И вот в это время — пи-пи-пи-пи-пи-пи — в последний момент, когда Мюллер вот-вот готов был пасть (речь уже шла о продаже Мюллер-дома, который Галио собирался взорвать!!!), в это время я стал лечить старика Галио от ревматизма. Ко-ко-ко-ко! Однажды вечером, я помню это так четко, словно это произошло вчера, боль в его суставах ослабла, и он был в бодром настроении. Я спросил его, сколько он уже продал Мюллеру звезд и сколько их у него осталось.
— Столько же, сколько их было в самом начале, — загадочно улыбнулся Галио, — если бы я продавал ему каждый день по миллиону звезд, то Мюллер должен был бы прожить миллион лет, чтобы я продал ему лишь одну миллионную часть звезд.
Ме-е-е! И в ту же ночь, когда старик Галио заснул, я впрыснул ему три капли сыворотки КАВАЙ. Пи-пи-пи! Рано утром, проснувшись, Галио закричал: «Карандаш и бумагу! Сколько же у меня денег?» Он вывел цифру девять и стал приписывать к ней нули. В течение первого дня он исписал нулями десять листов. И с этого момента его мозг стал машиной по производству нулей. Все его мысли сосредоточились на нулях… Мяу!
После этого я легко овладел проклятым договором и отдал его Агасу Мюллеру. Сейчас Галио находится в камере для умалишенных № 970 и извергает нули. Он сам стал огромным нулем! Так я спас бога Мюллера! Ему до сих пор приходится возмещать причиненный ущерб, он собирает, соединяет воедино все то, что Галио разбросал. Мюллер хотел сделать меня императором Брадирьеры! Ме-е-е! Я отказался. Тогда он предложил мне выбрать любую из империй и назвать должность — кем я там хочу быть: королем, военачальником или дипломатом. Я ответил ему, что мне не нужно ничего, кроме разрешения жить до конца дней своих в Мюллер-доме, рядом с Ним, будучи согретым теплом Его благосклонности. Ли-ли-ли-ли!
И все же он заставил меня взять 50 000 звезд, провозгласив меня властелином этих миров. Я хотел бы там побывать — ко-ко-ко, — познакомиться со своими подданными и на одной из звезд возложить на себя царский венец. Везде, конечно, этого сделать не удастся… Ведь если бы я тратил на венчание только по одному дню, то для того, чтобы взойти на престол в каждом из своих королевств, мне пришлось бы прожить еще 137 лет!.. Ме-е-е! К тому же Мюллер не хочет меня отпускать, он просит быть рядом с ним, потому что, возможно, я ему еще понадоблюсь…
XI. Любопытство Петра Брока к что из этого получилось — Нос отравителя — Схватка в трактире — Больше всех бесновался безрукий Гарпона
Горбун замолчал, и его глазки с любопытством оглядели сидящих за столом. Носатый, уткнувшись в платок, затянул трубную, протяжную мелодию весеннего насморка. Голова слепого возвышалась
И в этот момент, когда все, потупившись, замолчали, заговорил Петр Брок. Вовсе не для того, чтобы выдать себя. Брок лишь хотел шепнуть на ухо горбуну, задать вопрос, который его мучительно интересовал, но сделать это так, чтобы горбун подумал, будто спрашивает кто-то из присутствующих. Притом Брок с досадой ощутил и отрицательные стороны того, что он невидим: он одинок, не может втереться в доверие, вынужден выслушивать долгие, бесполезные для него споры… Он уже хотел задать свой вопрос, но уши остальных напоминали звукоуловители, замаскированные прядями волос. Поэтому он, приблизившись губами к ушной раковине горбуна, спросил невыразительно, тихо, словно невзначай:
— А каков он из себя, этот божественный Агасфер Мюллер?
Горбун вздрогнул, его глаза и рот широко раскрылись, на лице отразилось полное изумление. Броку показалось, что лицо его растянулось от одной стены до другой. Но это, конечно, был лишь обман зрения. Бледное вытянутое лицо горбуна торчало между плеч как клин, всаженный в бревно. Горбун поднялся и сразу же стал меньше на целую голову, так как ножки стула были выше его ног.
— Кто из вас задал вопрос? — закричал он злобно. — Я спрашиваю, кто из вас задал мне вопрос?
Все удивленно посмотрели на него. Ведь с того момента, как он замолчал, никто не проронил ни слова!
— Я слышал голос. Могу поклясться! Клянусь при самом Мюллере, — горбун поднял правую руку по направлению к круглому окну, — клянусь, что я не лгу! Здесь кто-то есть!
— Может быть, сам Великий Мюллер пожелал… — подобострастно проговорил отравитель и с ужасом посмотрел на потолок.
— Нет! Нет! Кто-то спрашивал о самом Мюллере!
— Кто?
— Голос! Он прошептал у меня над ухом!
— Не голос ли это КАВАЯ, воспалившего твой мозг? Может быть, ты подхватил свою бациллу сумасшествия…
— Вы сами все с ума посходили! Клянусь! Ставлю все свои 50 000 звезд!
Старик Шварц сочувственно постучал по своему лбу и стал объяснять, что он сам страдает от маразматических явлений, несмотря на величайшую осторожность, которую он соблюдает при обращении с газом.
Между тем Петр Брок спокойно расположился на стуле, оставшемся свободным после ухода вербовщика. Он чувствовал свою полную, беспредельную власть над этими уродами, ибо мог сделать с ними все, что ему заблагорассудится. Брок думал о революции на рабочих этажах, о Витке из Витковиц, о том, что замышляли собравшиеся здесь негодяи, и строил планы, каким способом их ликвидировать, но чтобы при этом не испачкать в их крови свои руки. Прямо перед ним торчал красный, сочный, бездонный нос продавца ядов. Его только что опорожнили, но он вновь наполнялся. Этот отвратительный выступ с самого начала раздражал Брока, вызывая омерзение и чуть ли не физическую боль. Брок не сумел сдержаться, схватил стакан и в ярости изо всей силы швырнул его в проклятый отросток. Брызнула кровь, продавец ядов зашатался, остальные в ужасе повскакали с мест, схватившись за свои носы.