Дом
Шрифт:
Наезд шумных соседей глубоко ее задел. Она была травмирована не столько шумом как таковым – в конце концов, такие вещи приходят и уходят, все мы были молоды, говорила она себе, – сколько мыслью, что всем этим юнцам – островитяне они или гости? – до такой степени невдомек достоинства острова и прежде всего – его тишина. Что все эти юнцы не нашли другого развлечения, кроме такого – загрязняющего воздух, глупого и агрессивного. Она пала духом, готова была все бросить – и дом, и остров. Разумно ли, спросила она себя, затратить столько энергии, внимания, любви, столько изобретательности и фантазии, возложить столько надежд на дом, чтобы обречь себя на соседство с подобными людьми, непочтительными к красоте и зачем-то сотрясающими воздух этим жутким шумом?
Работы
Такая перспектива подкосила Х, стала для нее психологическим шоком и повергла в настоящую депрессию. Два удара подряд – шумные соседи и этот феноменальный расход – раздавили ее морально, умственно, физически, она часами лежала в предоставленной ей комнате, в темноте, закрыв все окна, не ела и не пила, не раздевалась и не одевалась, никого к себе не пускала, ни с кем не разговаривала, все видела в черном цвете. Не находила никаких доводов себе в утешение. Не слышала слов Робера, который продолжал говорить о проекте в целом, пытаясь заинтересовать Х положительными сторонами строительства. Х не думала больше о доме. Она была выбита из седла, раздавлена гнетом дурных новостей, уверена, что не сможет подняться. Впору было умереть.
IV
Отчаявшись найти слова утешения, чтобы поднять настроение Х, попутно опрокинув в себя некоторое количество виски, Робер ушел. После долгих разговоров об обходном пути нового кабеля и шумных соседях он оставил ее без сил на софе, почти уснувшую, предложив ей увидеться завтра, чтобы поговорить о стройке. Х осталась одна. Без малейшего желания звонить кому бы то ни было: какой смысл подавать сигнал бедствия? К чему грузить остальной мир своими горестями и невзгодами? Ее близкие – гражданский муж, сын, лучшая подруга – заняты своими делами на континенте, далеко отсюда: в этот вечер в тишине острова она будет наедине со своим жребием, со своей судьбой, истомившись от одиночества.
Ее приютили в своем большом доме друзья детства – одна из семей, друживших с ее семьей, чьи дети, как и она, сохранили привычку проводить каникулы на острове, где они купили или построили дома; они знали друг друга всю жизнь. Их жилище, большое, предназначенное для летних каникул, в это время года пустовало и выглядело заброшенным: кресла и диваны затянуты чехлами, ковры скатаны, садовая мебель убрана. Ставни закрыты, занавески сняты, покинутый дом покрывался пылью. Был конец осени. Смеркалось. В большой гостиной Х, вымотанная, еле живая от испытаний, подремывала со своими заботами – и со стаканом виски. Одна, с настроением ниже плинтуса. И с сомнениями: какой смысл в этой тяжелой – и затратной – перестройке? К чему эти трудности? Эта враждебность? К чему эта непосильная ноша? Тьма окутывала остров, Х мысленно перебирала все вопросы, возникшие в связи со стройкой, и хандрила. Ее сморил сон.
Вот в этих-то обстоятельствах и появилась ее мать, у подножия лестницы, возникнув прямо-таки из ниоткуда. Все бросили Х, но мать была с ней, преданная мать, с ее материнским мужеством, материнской верностью и добротой, с верой в нее, нерушимой,
Вид матери, ее запах, ее слова – вдобавок в этом доме, знакомом с детства, где она маленькой играла, смеялась, ела, иногда спала, – вид матери, ладонь, поглаживающая ее руку, голос – все это всколыхнуло в душе Х скопища, целые джунгли счастливых воспоминаний. Ей семь лет, может, восемь. Белые одежки, как и у друзей-ровесников, сандалики, отглаженная юбочка. С длинными тонкими ракетками они бегали по лугу с подружками, играя в бадминтон, считали несуществующие очки, веселились, задирали друг дружку. Они были счастливы. Резвились на лоне природы. Проводили целые дни на пляже, качались на волнах, строили города и замки, украшая их цветами и сухими водорослями, – уже эта тяга к строительству! Они ловили бабочек – или крабов, – приносили домой охапки полевых цветов: они были свободны. Став постарше, они колесили по острову на велосипедах – как их матери, – прихватив купальные принадлежности в больших корзинах, привязанных к багажнику. Нажимали на педали, въезжая на горку, скатывались на спусках. Всегда держались группкой, крепко дружили, смеялись. В детстве и юности каникулы сводились к долгим солнечным ваннам, бесконечным йодным процедурам, огромным глоткам свежего воздуха. Этими запасами они пользовались весь оставшийся год, и сейчас Х понимала, что запаслась и на всю жизнь. Из этих чудесных, бесценных, богатых на эмоции каникул запомнились еще и общие трапезы за длинными столами, когда все семьи и все поколения собирались вместе.
Все это кануло в прошлое, но было еще живо – в мыслях.
– Ты правильно делаешь, что строишь дом, – сказала ей мать, – ты создашь воспоминания для себя и для тех, кто придет за тобой. Ты правильно делаешь. Не пасуй перед трудностями – в жизни их хватает; – строить дом никогда не бывает просто; а на острове – сама знаешь, это всегда было труднее, чем где-либо, но Робер с тобой, он бесценный помощник. Смотри вдаль, думай о сыне, о его будущих детях, о его будущих внуках: в твоем доме на утесе ты подаришь им самые незабываемые каникулы, самые насыщенные, полные любви и смеха. Как те, которые когда-то бывали и у тебя.
Мать снова и снова твердила Х, что не надо переживать. И долго говорила о прелести и власти домов.
– Это не ты, – сказала она, – построишь дом, это дом тебя построит… Расслабься. Разве тревожится улитка о ракушке, в которой будет жить? Раковина и моллюск связаны неразрывно: вот и с тобой то же самое… Не беспокойся ни о чем. Тебе повезло, Х: нет большей радости, чем построить дом, в точности какой хочешь. Пожалей людей, у которых нет дома, или есть, но это безликие, банальные сборные конструкции, в них можно на худой конец жить, но они не живут в нас.
Х поделилась с матерью своими трудностями с соседями, вплоть до непомерного расхода, который они на нее взвалили. Высказала свое непонимание – удивленная, возмущенная, сокрушенная тем, что все жители острова не едины в уважении, которое она питала к красотам природы.
– Но ведь не с соседями дом должен подружиться, – говорила мать, – а с травой и мхом, лишайниками, птицами… Дом должен дружить – жить в гармонии – с небом и облаками, с росой и туманом, с морем, ветром, штормами, подладиться к ритму прибоя. Быть в согласии с временами года, с днем и ночью, с движением солнца и звезд на небосклоне. Сердца его обитателей должны биться в унисон с сердцем дома. А соседи тоже придут, это в порядке вещей – и в порядке дома.
Мать объяснила ей – Х сама это понимала, но смутно, своего дома она никогда не имела и не познала на опыте эту власть дома, собственного дома, – что жилище является нашим убежищем, где можно защититься от смут мирских, от насилия, драм, войн, непонимания. И что нельзя пасовать перед крошечными препятствиями, которые неминуемо возникают при его постройке.
– Смотри вдаль, Х. Смотри так далеко, как только можешь, так далеко вперед, как и назад, когда всплывают воспоминания детства – те, что делают тебя счастливой. Смотри вдаль, не своди глаз с горизонта, и ты забудешь трудности, заставляющие тебя страдать. Ты победишь их. Они пройдут.