Дом

Тилли С.

Женщина, которой, вероятно, лет шестьдесят, поворачивается ко мне с покрасневшими глазами.

О, Господи Иисусе, неужели это мать покойника?

Женщина делает шаг вперед, и прежде чем я успеваю отреагировать, она обнимает меня.

Я замираю.

На мгновение я замираю.

Затем я чувствую, как ее тело дрожит напротив моего, и я обнимаю ее в ответ. Держу ее крепко.

Потому что это цепкое объятие. Без оговорок. Больше, чем просто приветствие.

Оно… настоящее.

«Мне так жаль», — шепчу я, и слёзы капают с моих ресниц. «Мне так жаль».

После долгой паузы она отстраняется, и я отпускаю ее, но она тут же кладет руки мне на щеки. «Благослови тебя Бог, милая девочка». Она целует меня в одну щеку, потом в другую.

Дом кладет руку мне на плечо, и этого движения достаточно, чтобы женщина, его тетя Дина, отпустила меня.

Он ждет, пока она не сядет обратно на свое место. Затем он поворачивает нас. Так что мы стоим лицом ко всем.

Доминик ничего не говорит.

Ему это не нужно.

Мужчина в ряду позади нас встает и смотрит на меня.

Женщина рядом с ним встает.

Медленно, а затем все одновременно встают.

Они все стоят.

И они все смотрят на меня.

Я сглатываю. И оглядываюсь назад.

Чувствую тяжесть момента глубоко в душе.

Доминик убирает руку с моих плеч, скользя ладонью вниз по всей длине моей руки, пока его пальцы не переплетаются с моими.

Я крепко сжимаю его пальцы, чувствуя, что могу распасться, если мне не за что будет держаться.

Затем, когда все встали, Дом разворачивает нас обратно и проводит меня к моему месту.

Без него я бы рухнула на жесткую деревянную скамейку. Но, все еще цепляясь за его руку, мне удается опуститься на нее.

Когда все прихожане рассаживаются после нас, раздается общий звук скрипа дерева.

Через мгновение перед церковью появляется священник, но я не слышу ни единого слова из его слов.

Эмоции в этом месте…

Ощущения в этом месте…

Все еще сжимая руку Дома левой рукой, я поднимаю правую руку, чтобы потереть грудь.

Я никогда ничего подобного не испытывала. Это чувство семьи.

Принятия.

Слышны всхлипы. Несколько открытых криков. Звуки младенцев. И все еще чувство торжественного покоя.

Эти похороны сильно отличаются от других, на которых я была.

И я не хочу думать об этом. Но я не могу себя остановить.

«У него остались жена Барбара и двое детей, Кинг и Аспен».

Я сильнее прижимаюсь к груди.

Пальцы моей матери щиплют меня.

Братья

и сестры, о существовании которых я не знала, смотрели на меня, игнорируя меня.

Я сжимаю пальцы Дома.

Мое первое настоящее чувство нежеланности.

Я пытаюсь забыть.

Сижу одна в маленькой часовне во Флориде. Мои сухие глаза смотрят на серебряную урну на неукрашенном табурете в передней части комнаты.

Еще одна слеза скатывается из уголка моего глаза.

Выхожу на солнце, все еще одна. Еще более одинокая, чем прежде.

Насколько другой была бы моя жизнь, если бы у меня был кто-то?

Насколько другой я была бы, если бы не чувствовала себя такой… такой чертовски одинокой, когда мне больше всего были нужны люди?

Насколько бы я была другой, если бы у меня был кто-то, кого можно было бы обнять, когда умерли мои родители? Насколько бы я чувствовала себя по-другому, скорбя с кем-то?

Горе захлестывает меня. Засасывает меня под свою волну, пока я позволяю себе чувствовать все, что я упустила.

И это ужасно.

Чувствуется такое одиночество и холод. И бесконечность.

Как будто это будет со мной навсегда.

Я слепо тянусь правой рукой, пока не сжимаю ладонь Дома в своих ладонях.

Я хочу его ненавидеть.

Он кладет свою левую руку поверх наших соединенных рук.

Я хочу его ненавидеть, но не могу.

Его тело наклоняется ко мне, и он прижимается губами к моей макушке.

Поцелуй.

Знак привязанности.

Это именно то, что мне нужно, но все равно слишком много.

Мне хочется забраться к нему на колени.

Я хочу ударить его так сильно, как только смогу.

Мне хочется на него накричать. И я хочу ему все рассказать.

Я хочу рассказать ему о похоронах моей матери. Я хочу рассказать ему, как это было ужасно. Как было больно. Как одиноко я себя чувствовала.

Какой одинокой я себя чувствую.

Как я не могу избавиться от этого чувства.

Прошло шесть лет… Шесть лет ощущения потерянности.

Шесть лет надежд и желаний, чтобы кто-то пришел и спас меня от меня самой. Спас меня от отчаянного чувства пустоты внутри меня.

Но сейчас я не могу сосредоточиться ни на чем из этого. Потому что мужчина рядом со мной, который держит меня за руки, как никто другой, может быть моим мужем, но он также глава чикагской мафии. И люди, заполняющие эту комнату, — его семья и его люди, и я не могу здесь сломаться.