Домашний концерт
Шрифт:
Марья Михайловна, удовлетворяя общему нетерпнію, подала руку стоявшему подл нея небольшому пузатенькому человчку, и торжественно подвела его къ роялю.
– Мосье Никодимовъ, нашъ знаменитый піанистъ, будетъ такъ любезенъ, сыграетъ намъ увертюру изъ оперы «Камаринскій мужикъ», объявила она.
Мосье Никодимовъ повернулся зачмъ-то къ публик, потомъ перевернулся къ роялю, слъ, и короткія руки его пришли въ движеніе. Гостиная наполнилась звуками поражающаго
– А? каково? – обращались другъ къ другу гости. – Силища, силища-то какая! Конечно, не Рубинштейнъ, но увренность и яркость игры поразительныя.
Никодимова смнилъ теноръ, пожилой и плшивый блондинъ весьма не молодыхъ лтъ. Онъ, къ удивленію, плъ какъ будто дискантомъ, поминутно прикладывалъ носовой платокъ ко лбу, и длалъ затмъ странное движеніе рукой, словно командовалъ самому себ: разъ, два!
Рецензентъ Водопойловъ, нсколько опасавшійся за него, шмыгалъ между столпившимися у стнъ и дверей, и говорилъ всмъ:
– Голосъ немножко пострадалъ, это очевидно, но за то сколько задушевности! Какая подкупающая манера! Онъ не изнжитъ вашего слуха, но за то много скажетъ вашему сердцу.
Къ роялю подвели двицу Мишуткину. Она долго стояла, поджимая локти, улыбаясь, густо черня подъ пудрой, потомъ запрокинула голову, зажмурила глаза, и наконецъ ринулась въ море звуковъ съ такимъ точно видомъ, будто кидалась въ воду.
При первыхъ звукахъ феноменальнаго сопрано, походившаго, впрочемъ, на обыкновенный визгъ, все, что было въ дом у Перволиныхъ, столпилось въ большой гостиной. Изъ-за единственныхъ двухъ столиковъ, гд составился винтъ, партнеры выскочили, какъ на пожаръ. Прислуга столпилась въ передней, и подымаясь на ципочкахъ, заглядывала черезъ головы господъ въ храмину, посвященную на ныншній вечеръ высокому искусству.
Восторженное напряженіе публики достигло оцпеннія. Никто не позволилъ-бы себ произнести слова: только иногда подталкивали другъ друга локтемъ и обмнивались упоенными взглядами.
Посл бури рукоплесканій и криковъ: bis! – опять пніе, и опять, и опять. Наконецъ какъ будто все успокоилось.
– Вся на верхнемъ регистр! – объяснялъ восторженнымъ тономъ рецензентъ Водопойловъ. – Средній слабъ, я согласенъ, но каковы верхи!
Гости раздляли мнніе и настроеніе Водопойлова. Это точно, средняго регистра нтъ, но верхи изумительные. Конечно, ей надо подучиться, школа плохая, умнья никакого. Поетъ какъ охтенская огородница, но вдь самородокъ, вотъ что дорого. Интересно,
Концертъ продолжался. Оперный теноръ, не любившій пть въ разрженномъ воздух, не пріхалъ. Нмецкій басъ тоже. Балалаечники потребительнаго общества надули. Но это ничему не повредило. Концертъ продолжался, продолжался, продолжался. Публика пришла въ такое состояніе, что готова была требовать, чтобъ каждый изъ гостей по очереди что нибудь сплъ или сыгралъ.
Заставили Марью Михайловну пробренчать какую-то сонату. Вывели бонну нмку, сконфуженную, раскрасневшуюся, со слезами счастья на глазахъ, и убдили что-то спть.
До самаго ужина вс оставались на мстахъ. Въ антрактахъ между номерами обмнивались замчаніями:
– А вдь недурно? Въ конц какъ-то скомкалъ. Но пріятное туше, очень пріятное.
– И выборъ пьесъ мн нравится: новенькое что-то.
– Что вы, это изъ этюдовъ Черни.
– Правда? А мн и не вдомекъ. Но какъ вамъ поправился предъидущій, скрипачъ?
– Чудный смычекъ, могъ бы концерты давать. Душа въ его игр есть, настроеніе.
– А контральто, въ черномъ плать съ кружевами? На казенную-бы сцену ей.
– Врно сказали. Стара только немножко.
– А Мишуткина, если подучится, со временемъ знаменитостью будетъ. По Европ турне будетъ длать.
– Въ Европ-то нынче голосовъ нтъ, дребедень одна. Хозяйку вечера восторженно благодарили за доставленное наслажденіе. Она торжествовала, и даже велла подать дв запасныя бутылки шампанскаго, которыя раньше думала съэкономить.
– Вдь вотъ, чмъ хороши такіе вечера, – замтилъ одинъ изъ гостей: – слушаешь себ, слушаешь, и ни о чемъ теб не надо думать. Ни разговору отъ тебя не требуютъ, ни занимательности этой. Мозги-то лежатъ у тебя въ голов, какъ старуха на печи.
Перволинъ былъ нсколько озадаченъ какъ успхомъ новой зати жены, такъ въ особенности тмъ, что несмотря на вс старанія, ему не удалось сыграть ни одного роббера.
– Скажи пожалуйста, ты намрена и дальше такіе вечера устраивать? – спросилъ онъ жену, когда послдній изъ гостей убрался, напвая слышанный часъ назадъ мотивъ.
– О, разумется… Это вышло такъ удачно, не правда-ли? съ восхищеніемъ воскликнула Марья Михайловна.
Перволинъ съ задумчивымъ видомъ повелъ бровями.
– Гм… Правда-то правда, но я думаю… не лучше-ли намъ похать заграницу? Въ Петербург все снгъ да морозы, надоло мн… – проговорилъ онъ брюзжащимъ тономъ.