Домби и сын
Шрифт:
Вс эти товары, со включеніемъ лягавой собаки, очень учтиво рекомендовались почтеннйшей публик, но ни одинъ торгашъ не осмливался безпокоить своей особой м-ра Домби. Какъ скоро знаменитый негоціантъ появлялся на площадк, вся торгующая компанія почтительно разступалась въ разныя стороны, кром, однакожь, смлаго промышленника собачьими ошейниками, который, вытягиваясь въ струнку, приставлялъ указательный перстъ къ широкимъ полямъ своей шляпы и раскланивался очень вжливо. Этотъ промышленникъ былъ въ нкоторомъ род человкъ политическій и до того извстный всему торгующему міру, что одинъ артистъ, имвшій жительство въ Чипсайд, {Такъ называется одна изъ глухихъ улицъ въ Лондон. Cheapside буквально — дешевая сторона.} привинтилъ его портретъ къ дверямъ своей лавки. Разносчикъ билетовъ и афишъ, завидвъ м-ра Домби, бросался
Но ничто не можетъ сравниться съ трепетнымъ благоговніемъ конторщиковъ и писарей, когда мимо нихъ проходилъ м-ръ Домби. Во всхъ комнатахъ воцарялась торжественная тишина, и остроуміе конторы внезапно поражалось нмотою. Дневной свтъ, тусклый и мрачный, пробивавшійся черезъ окна и отверстія въ потолк, оставлялъ въ стеклахъ черный осадокъ и выказывалъ глазамъ любопытнаго зрителя цлыя груды книгъ и дловыхъ бумагъ съ различными номерами и заглавіями. Надъ ними, за широкимъ столомъ, виднлись человческія фигуры съ понурыми головами, съ задумчивыми челами, отдленныя тломъ и душою отъ видимаго міра. Можно было подумать, что вс эти господа рукою всесильной волшебницы превратились въ рыбъ и опустились на дно морское, между тмъ какъ небольшая кассовая комната среди конторы, гд днемъ и ночью горла тусклая лампа подъ стеклянымъ колпакомъ, представляла пещеру какого-то морского чудовища, озирающаго кровожадными глазами дивныя тайны морской глубины.
М-ръ Перчъ, разсыльный, засдавшій по обыкновенію въ передней на неболыіюй полк, какъ будто онъ былъ бронзовая статуэтка или столовые часы, имлъ удивительную способность угадывать по чутью приближеніе своего хозяина. Передъ этимъ временемъ онъ торопливо вбгалъ въ его кабинетъ, вытаскивалъ изъ ящика свжіе уголья, раздувалъ въ камин огонь, просушивалъ на ршетк мокрую утреннюю газету, только что освобожденную изъ типографскаго станка, разставлялъ по мстамъ стулья и ширмы и, при вход м-ра Домби, быстро повертывался налво кругомъ, чтобы взять отъ него шляпу и шинель. Потомъ м-ръ Перчъ бралъ газету, повертывалъ ее два или три раза передъ огнемъ и почтительно укладывалъ на стол передъ глазами своего повелителя. Вообще услужливость его доходила до послднихъ степеней: если бы онъ могъ при всякомъ случа, въ знакъ безпредльнаго смиренія, припадать къ стопамъ м-ра Домби или величать его титулами, которыми во время оно украшалась священная особа халифа Гарунъ Альрашида, м-ръ Перчъ, нтъ сомннія, счелъ бы себя благополучнйшимъ изъ смертныхъ.
Но такъ какъ подобная честь была бы въ Лондон очень непріятнымъ нововведеніемъ даже для самого м-ра Домби, разсыльный Перчъ volens nolens, скрпя сердце, принужденъ былъ ограничиться безмолвнымъ выраженіемъ своей преданности, и въ глазахъ его нетрудно было прочесть фразы, врод слдующихъ: "Ты, о мой повелитель, свтъ моихъ, очей, дыханіе устъ моихъ, жизнь души моей. Ты владыка правоврнаго Перча". Преисполненный такими благочестивыми чувствами, м-ръ Перчъ становился на цыпочки, притворялъ дверь и тихонько выходилъ въ переднюю, оставляя своего владыку въ кабинет, гд съ безпримрной дерзостью на него смотрли грязныя трубы съ параллельныхъ кровель и особенно нахальное окно изъ парикмахерской залы, на которомъ кокетливо рисовался восковой болванчикъ, плшивый поутру, какъ правоврный мусульманинъ, и убранный передъ чаемъ всею роскошью европейской прически.
М-ръ Домби, съ высоты своего послдняго и мрачнаго величія, спускался къ остальному человчеству по двумъ ступенямъ конторской администраціи. Первою ступенью былъ м-ръ Каркеръ, завдывавшій своимъ департаментомъ; второю — м-ръ Морфинъ, начальникъ особаго департамента. Каждый изъ этихъ джентльменовъ занималъ по маленькой конторк, соединявшейся съ резиденціей верховнаго владыки. М-ръ Каркеръ, какъ великій визирь, помщался въ комнат, ближайшей къ султану; м-ръ Морфинъ, сановникъ низшаго разряда, жилъ въ комнат, ближайшей къ писарямъ.
М-ръ Морфинъ былъ пожилой холостякъ, одаренный живыми срыми глазами и чрезвычайно веселымъ нравомъ. Его сюртукъ, жилетъ и фракъ были всегда самаго чернаго цвта, a остальной костюмъ отличался удивительной пестротой. Въ его густыхъ черныхъ волосахъ рзко пробивалась просдь, и бакенбарды совершенно поблли отъ времени и заботъ.
М-ръ Каркеръ, джентльменъ лтъ тридцати восьми или сорока, круглолицый и полный, обращалъ на себя особенное вниманіе двумя несокрушимыми рядами блестящихъ зубовъ, правильныхъ и блыхъ до ужасной степени совершенства. Эти страшные зубы невольно бросались въ глаза, потому что м-ръ Каркеръ выказывалъ ихъ при всякомъ удобномъ случа, и когда уста его открывались для улыбки, рдко переходившей за поверхность его толстыхъ губъ, собесднику казалось, что передъ нимъ огрызается борзая собака, готовая схватить его за горло. Подражая своему начальнику, онъ носилъ высочайшій блый галстухъ и плотно застегивался на вс пуговицы. Его обращеніе съ мромъ Домби было глубоко обдумано и выполнялось въ совершенств. Онъ стоялъ съ нимъ на самой короткой ног, сколько могло позволить огромное разстояніе между начальникомъ и подчиненнымъ. "М-ръ Домби, такой человкъ, какъ я, такому человку, какъ вы, никогда не можетъ изъявить соразмрнаго почтенія и удовлетворительной преданности. Какъ бы я ни унижался, ни уничтожался предъ тобой, о владыка души моей, все это будетъ вздоръ: ничтожный червь не можетъ воздать должнаго почтенія совершеннйшему изъ земныхъ созданій. Поэтому ужъ позвольте, м-ръ Домби, обходиться съ вами безъ всякой церемоніи. Чувствую, что душа моя при этомъ проникнута будетъ глубокою скорбью; но ты, о мой повелитель, снизойдешь къ слабостямъ своего раба". Если бы м-ръ Каркеръ, напечатавъ такую декларацію, повсилъ ее себ на шею, онъ не могъ бы опредлиться ясне.
Таковъ былъ Каркеръ, главный приказчикъ торговаго дома. М-ръ Каркеръ младшій, другъ Вальтера, былъ его родной братъ, старшій двумя или тремя годами, но безконечно низшій по значенію въ контор. Младшій братъ стоялъ на верху административной лстницы, старшій — на самомъ низу. Съ самаго начала своего служебнаго поприща старшій братъ ни на шагъ не подвинулса впередъ и стоялъ все на одной и той же ступени. Молодые люди догоняли его, перегоняли, становились надъ его головой, поднимались выше и выше, a онъ продолжалъ стоять на своей послдней ступени. Онъ совершенно сроднился съ своимъ положеніемъ, не жаловался никогда ни на что, и, нтъ сомннія, никогда не надялся подвинуться впередъ.
— Какъ ваше здоровье? — спросилъ главный приказчикъ, входя однажды поутру въ кабинетъ м-ра Домби съ пачкою бумагъ подъ мышкой.
— Какъ ваше здоровье, Каркеръ? — отвчалъ м-ръ Домби, вставая съ креселъ и обратившись задомъ къ камину. — Есть тутъ y вась что-нибудь для меня?
— Не знаю, стоитъ ли васъ безпокоить, — сказалъ Каркеръ, переворачивая бумаги. — Сегодня, вы знаете, y васъ комитетъ въ три часа.
— Два. Другой комитетъ въ три четверти четвертаго, — прибавилъ м-ръ Домби.
— Изволь тутъ поймать его! — воскликнулъ Каркеръ, еще разъ перебирая бумаги. — Если еще м-ръ Павелъ наслдуетъ вашу память, трудненько будетъ съ вами управиться. Довольно бы и одного.
— Память, кажется, и y васъ недурна, — замтилъ м-ръ Домби.
— Еще бы! — возразилъ приказчикъ. — Это единственный капиталъ для такого человка, какъ я.
М-ръ Домби, всегда спокойный и величавый, самодовольно облокотился на каминъ и принялся осматривать своего приказчика съ ногъ до головы, въ полной увренности, что тотъ ничего не замчаетъ. Вычурность костюма м-ра Каркера и оригинальная гордость въ осанк и обращеніи, природная или заимствованная отъ своего высокаго образца, придавали удивительный эффектъ его смиренію. Казалось, это былъ человкъ, безсильно спорившій съ могучей властью и уничтоженный въ конецъ недосягаемымъ величіемъ м-ра Домби.