Домик и три медведя
Шрифт:
– Биография у меня обыкновенная - рядовая. Родились мы в берлоге, с браткой Валерой. Сосали мать, набирались сил. Когда выбрались из берлоги, началась для нас настоящая жизнь. Чего только мы не делали: кувыркались, лазали по деревьям, купались в ручье. Хорошая была жизнь, - Михайло Иванович расчувствовался: - У-у!! Бывало, утречком, на реке... А небо такое зеленое, свежее. Лес не шелохнется. Не жизнь яблочко наливное!..
– Только все кончается, милок, - Михайло Иванович повернул голову к Василию.
– Здоровенные стали с браткой, ссориться начали. Вцеплялись - клочья летели. Мать поглядела на это,
Тут я задумался, - продолжал Михайло Иванович.
– Как дальше? Перезимовал один. Подтекла у меня берлога, выскочил раньше времени. Холодно, голодно. Нет, думаю, так можно пропасть.
У Василия с утра на языке вертелся вопрос: как это - домик, семья? Михайло Иванович, видимо, подходил к этому моменту своей биографии.
– Приглядываться начал. Живут мужики, к примеру. Дом, огород у них, достаток. Разговаривают друг с другом, общаются. Почему у зверей не так? Крепко засела у меня эта думка. Почему не жить вместе с людьми? Коровы живут, собаки. Впрочем, не то: коровы, собаки - домашний скот. А чтобы жить на равных: ты мне друг - я тебе друг. Мысль, правда? Мир велик; тайга велика, солнце всем светит. Живите и наслаждайтесь. С чего же начать, думаю? С речи. Оно и понятно: речь - это главное. Без общего языка пропадешь. Стал подбираться ближе к людям. На покосе где-нибудь отдыхают, у костра, а я тихонечко рядом, за елками: слушаю, запоминаю. Того Иваном зовут, того Петром. Подай, принеси - все это понятно, если хочешь понять. Шибко завлекся этой наукой. Говорить начал учиться. Получалось: И-ван. "Иван, - говорю, - Иван!" А из глотки: "И-ван"... вроде "ги..." - отрыжки какой-то. Лапами, бывалоче, раздеру морду себе: "Иван!" Представь - получаться начало. А раз начало - не сомневайся, пойдет.
Года два эдак бился. Повзрослел к этому времени. Новые пришли мысли. Кому это надо, думаю, чтобы звери, птицы да человек разобщенно жили? Мир, говорят, один, неделим. Вот, думаю, надо наводить мосты к человеку. Хорошо, теоретически думаю. Да и готовлюсь. Пионером стать в этом деле.
Михайло Иванович привстал, сел под елью. Рассказ взволновал его. Взволновал и Василия.
– Ну, - продолжал Михайло Иванович, - когда изучил язык, сказал себе: двинем! Доклад у них был в клубе. Докладчик читал по листку, остальные дремали, слушали. Прошел я между рядов, оказался возле трибуны.
"Здравствуйте, мужики, - говорю.
– Дозвольте слово! сказать". Ну, конечно, замешательство тут. Кто шапку! на голову, кто - ходу. Кто-то кричит; "Ряженый, успокойтесь!"
"Не ряженый, - говорю.
– Всамделишный медведь".
Хохот поднялся. Докладчик задом со сцены. В зале веселье:
"Скажи, скажи, Михайло Иванович!"
"Мужики, - говорю, - по делу пришел".
У тех, кто на первых скамьях, глаза круглеют. Смех постепенно пропал.
"Разрешите, мужики, - продолжаю, - жить с вами в мире и дружбе. Медведь я, - говорю, - да вот додумался жить по-новому. Своим умом дошел".
Нескладная речь, однако, вижу, слушают.
"Не такое время сейчас, - говорю, - мир неделим, так давайте, - говорю, - я вам в чем помогу, вы мне поможете".
Какой-то парень из задних рядов:
"Чем
"Не трогайте, - говорю, - не убивайте. Может, пригожусь на что путное. Дозвольте дом поставить в лесу, жить, как люди".
Тот же парень кричит:
"Ставь, пожалуйста. Живи!"
"Спасибо, - говорю.
– А может, на голосование мою просьбу?"
Очень уж внезапно вышло для всех. Может, настроение у них поднялось, развеселил я их.
"Живи, - кричат, - без голосования!"
– Разрешили мне - в виде эксперимента. Начал строить избу. Женился на Анастаське. И вот - живу.
– А с мужиками - как?
– спросил Василий.
– Сошлись характерами. То они мне помогут, то я им. К примеру, строят мост - поворочаю бревна. Машина у них "скорой помощи". Слабенькая, видимость одна. Весной, летом по дороге из колдобин выворачиваю. Телка потерялась в лесу, глупая, - опять же ко мне, к Михаилу Ивановичу. Они вон мне телек установили. В благодарность, значит.
– Не обижают?
– Ни. Я им ничего плохого - они мне ничего плохого.
К вечеру Василий с Михаилом Ивановичем поставили второй штабелек, возвратились до дому. Мишутка встретил их на середине дороги. Василий вспомнил о качелях. Из той веревки, которой его связывали, сделал Мишутке качели, из подвернувшейся дощечки - сиденье.
Перед сном смотрели телевизор. Строители возводили пятиэтажку. Ходил кран, поднимались вверх этажи. Дом готов, солнце светится в окнах.
– Вздор, - сказал Михайло Иванович.
– В лесу лучше. Воздуху больше.
– Однако, - обернулся к Анастасии Петровне, - спина что-то побаливает. Разотри-ка мне ее на ночь.
Анастасия Петровна молча поднялась, пошла в сенцы за снадобьем. Анастасия Петровна была вообще молчаливой: два-три слова за столом, вопрос, что готовить, прикрикнет иногда на Мишутку.
– Стесняется она, - пояснил Михайло Иванович.
– Непросто освоить слова с этим проклятым "с". Слышишь - оно и у меня с присвистом.
В последующие дни еще заготавливали дрова. Ходили по малину и по грибы. Эти походы были очень ценными для Василия блокнот пополнялся записями.
– Слышишь?
– останавливался где-нибудь Михайло Иванович.
– Барсук забормотал: сердится, запиши.
– Михайло Иванович уже знал, что Василий изучает язык животных. Одобрял: это соответствовало его философии о наведении мостов между животными и человеком.
– Бур-бур-бур... С пустым возвращается, нет добычи, - продолжал он о барсуке.
– Когда с добычей, рот у него занят, тогда он не бормочет - урчит.
– Пустельга!..
– Опять останавливается, оборачивается к Василию.
– Подает голос нечасто: когда сыта и когда разгневается. Вот сейчас, - слышишь, - гневается.
Василий черкал в блокноте.
Идут дальше. Вдруг Михайло Иванович настораживается, опускается на четыре ноги, нюхает землю. Шерсть на загривке у него поднимается. Михайло Иванович раздражен.
– Пройди, - говорит Василию.
– Не оглядывайся. Я тут отмечу...
Василий идет, не оглядывается. Через минуту Михайло Иванович догоняет его:
– Чужак, понимаешь? Второй раз натыкаюсь. Предупредил. И с раздражением: - Шляются тут всякие...
Шагов через десяток успокаивается, говорит более мирно: