Доминион
Шрифт:
Вдруг началась суматоха. Четверо парней лет двадцати, в дождевиках, с ранцами, бежали по улице, лавируя в толпе, доставали из ранцев листовки и совали их оторопевшим прохожим или пачками бросали в воздух.
– Эй! – крикнул кто-то.
Сара заподозрила, что это студенческий розыгрыш, но лица парней были слишком серьезными. Они промчались мимо нее, осыпав листовками прилавок зеленщика. «Мерзавцы!» – крикнул газетчик, когда молодые люди пронеслись мимо него к входу на станцию. Хлынувший из дверей поток горячего воздуха взметнул листовки, словно конфетти. Одна шлепнулась Саре на пальто, и она схватила ее.
У нас нет:
СВОБОДНОГО
СВОБОДНОЙ ПРЕССЫ!
СВОБОДНЫХ ПРОФСОЮЗОВ!
Немцы оккупировали остров Уайт!
Забастовщиков подвергают казни!
Немцы заставляют нас преследовать евреев!
КТО НА ОЧЕРЕДИ?
СРАЖАЙТЕСЬ ПРОТИВ НЕМЕЦКОЙ ОПЕКИ!
ВСТУПАЙТЕ В ДВИЖЕНИЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ!
У. С. Черчилль
Сара подняла глаза. Ребята огибали угол. Словно из ниоткуда, выскочили полицейские из вспомогательных частей, около дюжины, наскочили на парней и повалили их на мостовую. Один упал в канаву, и какое-то такси резко повернуло, загудев клаксоном. Полицейские подняли юнцов на ноги и прижали к стене, бесцеремонно расталкивая прохожих. Одна старуха с сумкой упала, рассыпав по улице пакеты из пергаментной бумаги. Мужчину с зонтиком, в котелке, сбили с ног. Сара видела, как котелок закатился под автобус и колеса расплющили его. Пассажиры смотрели на происходящее разинув рот. Многие быстро отводили взгляд.
Полицейские достали дубинки и теперь безжалостно били ребят. Сара услышала, как деревянная палка стукнула о голову, после чего раздался крик. Вспомогательные, по большей части тоже молодые, не ведали милосердия. У одного парня изо рта хлынула кровь. Полицейский с белым от ярости лицом методично избивал другого задержанного, перемежая удары ругательствами: «Долбаный… жидолюб… комми… выродок».
Большинство людей проходили мимо, отворачивая лица, но некоторые останавливались, а в какой-то момент из толпы даже послышался крик: «Позор!» Полицейский, колотивший парня, повернулся и потянулся к бедру. Затем достал пистолет. Зеваки охнули и подались назад.
– Кто это сказал? – заорал окси [8] . – Кто это был?
Громко гудя клаксоном, подкатил полицейский фургон. Из него выскочили четверо и распахнули двойную дверь в задней части. Парней покидали внутрь, словно мешки, дверь захлопнули, и фургон укатил прочь, снова загудев клаксоном. Окси оправили мундиры, с угрозой глядя на толпу, точно предлагали всем желающим бросить им вызов. Никто не посмел. Полицейские уверенно зашагали прочь. Сара смотрела на мостовую у стены, забрызганную кровью.
8
Окси (сокр. от англ. auxiliary – вспомогательный) – так в Англии наряду с черно-пегими называли полицейских из вспомогательных частей. Название также появилось во время войны за независимость Ирландии (1919–1921). Вспомогательное подразделение Королевской полиции Ирландии комплектовалось бывшими офицерами британской армии. В ответ на нападения боевиков они совместно с черно-пегими проводили карательные акции против ирландцев, сочувствовавших Ирландской республиканской армии.
Рядом с ней стоял старик в шапке и толстом шарфе. Его трясло. Возможно, кричал именно он.
– Выродки, – пробормотал он. – Выродки.
– Все это произошло
– В Скотленд-Ярд, надеюсь. – Старик посмотрел Саре в глаза. – В кабинеты для допроса. Бедные чертенята, они совсем еще дети. А черные демоны из Сенат-хауса, наверное, уже едут за ними. Растерзают их на клочки.
– Черные демоны?
Старик презрительно посмотрел на нее:
– Гестапо. СС. Вы что, не знаете, кто теперь на самом деле главный?
Глава 8
Гюнтер Гот прибыл в Лондон в пятницу, вскоре после полудня. Он прилетел ежедневным челночным рейсом «Люфтганзы» из Берлина. В Кройдоне его ждал большой черный «мерседес» с дипломатическими номерами.
– Хайль Гитлер! – поприветствовал гостя водитель, щеголевато одетый молодой человек.
– Хайль Гитлер!
– Хорошо долетели, герр штурмбаннфюрер?
– Вполне неплохо.
– Меня зовут Людвиг. Я ваш помощник на сегодня.
Тон у молодого человека был формальным, как у туристического гида, а вот взгляд – цепким. Наверняка из СС. Гюнтер с наслаждением опустился на удобное сиденье. Он устал, больное место в середине спины ныло. Прошлым вечером он уехал сразу после встречи с Карлсоном, чтобы собрать вещи и немного поспать, а рано утром встал, чтобы успеть на самолет. Пока машина плавно катилась по серым лондонским предместьям, Гюнтер смотрел в окно. Англия предстала точь-в-точь такой, какой он ее запомнил, – сырой и холодной. Все выглядели бледными, озабоченными, одежда рабочих людей была бедной и поношенной. Многие из покрытых копотью зданий казались неухоженными. В сточных канавах и на мостовых виднелись кучки собачьего кала. Мало что изменилось с последнего его визита, состоявшегося семь лет назад; точнее, все осталось почти неизменным с тех пор, как он впервые приехал в Англию – еще студентом, в 1929 году.
Тем не менее назначение сюда радовало Гюнтера. Он устал от работы в гестапо, устал беседовать с информаторами, с их горящими от зависти или алчности глазами, устал рыться в бесконечных каталогах дел. Даже возмездие, совершаемое, когда он благодаря очередному из своих интуитивных озарений вычислял одного из немногих укрывающихся евреев, не приносило прежнего удовлетворения.
Двадцать с лишним лет он кипел от ненависти к евреям за ужасные преступления, совершенные ими против Германии. Гюнтер сознавал, что они до сих пор представляют угрозу, с учетом их влияния в Америке и в незанятой части России, но в последние годы пламя ярости стало как будто стихать, по мере того как он становился старше – ему вскоре исполнялось сорок пять. Вчера на рассвете он с четырьмя полицейскими подкатил к дому в богатом пригороде Берлина. Они замолотили кулаками в дверь и потребовали впустить их. Внутри, в сыром подвале, они нашли еврейскую семью – мать, отца и мальчика одиннадцати лет. В подвале стояли койки, кресла и даже небольшой умывальник. Всех троих вытащили наверх – мать визжала и вопила – и приволокли в кухню, где ждали хозяева дома, герр и фрау Мюллер, а также их дети, две белокурые девочки в одинаковых голубых ночных сорочках; младшая прижимала к себе тряпичную куклу.
Люди Гюнтера поставили евреев к стене. Женщина перестала орать и теперь тихо плакала, закрыв голову руками. Мальчуган предпринял отчаянную попытку сбежать. Один из подчиненных штурмбаннфюрера схватил его за руку, швырнул обратно к стене и отвесил ему такой подзатыльник, что у юнца пошла изо рта кровь. Гюнтер нахмурился.
– Довольно, Петер, – сказал он и повернулся к немцам. Ему было известно, что герр Мюллер, железнодорожный чиновник, не имел нареканий со стороны политической полиции. – Зачем вы это сделали? – с грустью спросил он. – Вы ведь понимаете, что это вас погубит.