Dominium Mundi. Спаситель мира
Шрифт:
– Наводчик! – Он почти кричал. – Доложить обстановку!
Хотя голос Энгельберта доносился сквозь треск и помехи, ответ был ясен:
– Уничтожаем максимум атамидов, лейтенант, но они постоянно прибывают из соседних кварталов. У нас уже двести двадцать четыре убитых и восемьдесят три раненых! Это плохо кончится!
Танкред уже принял решение, и рапорт наводчика его только укрепил. Он вышел на общий канал и рявкнул самым властным тоном:
– Общее отступление! Семьдесят восьмому п/к и всем приданным подразделениям немедленно собраться в точке вывода. Исполнять незамедлительно!
В
Один из унтер-офицеров связался с Танкредом по своему каналу:
– Лейтенант, вы хоть понимаете, что делаете? Если вы подтвердите приказ, это может плохо кончиться.
Другой тоже связался, запыхавшийся и явно перевозбужденный:
– Никакого отступления, твою мать! Тут еще кучу говнюков надо ухлопать!
Потом третий:
– Отступайте сами, коли вам вздумалось, черт побери! А нам неохота, чтобы нас тоже разжаловали!
И так далее, и так далее…
Холодным решительным тоном Танкред произнес:
– Богом клянусь, что лично прикончу всех, кто в течение десяти минут не уберется отсюда вместе со своими подразделениями.
Угроза подействовала. Через несколько минут Танкред увидел, как остатки подразделений стягиваются к пункту вывода. Он наблюдал за этим со своего першерона, а множество штабных офицеров одновременно орали ему в уши, что он должен незамедлительно прекратить этот незаконный отход, что всем подразделениям следует вернуться в зону боев, что неподчинение на поле сражения карается…
Танкред сделал долгий вдох, затем выдохнул и, тщательно выделяя каждый слог, ответил им:
– Катитесь гнить в аду. Все катитесь гнить в аду.
После чего отключил свой канал связи.
По чистой случайности Роберт де Монтгомери стал первым, кто узнал о бунте Танкреда Тарентского.
Как и большинство баронов крестового похода, Роберт практически не покидал штаб-квартиры командного центра армии крестоносцев. Это здание, расположенное в самой высокой точке верхнего плато Нового Иерусалима, объединяло комплекс коммуникационных и командных систем, позволяющих сеньорам руководить сражениями, оставаясь в полной безопасности. Десятки офицеров занимались здесь тем, что передавали указания командирам батальонов, действующих в полевых условиях, одновременно отслеживая постоянно транслирующиеся на их экраны тактические данные.
В центре здания в огромном круглом зале находился пресловутый голографический проектор ISM-3n, который несколькими неделями раньше позволил вывести в небо над войсками гигантское изображение папы. С тех пор проектор использовался по своему изначальному предназначению: обеспечивал военачальникам обзор всех необходимых аспектов театра военных действий, передаваемых либо со спутника, либо с одной из бесчисленных камер, встроенных в боевые экзоскелеты. Но самой поразительной функцией этого сложного оптического механизма была способность проецировать схематизированные тактические изображения, представляющие собой симуляцию течения боя. Возникающие в обширном пространстве зала рельефные картины иногда достигали площади двадцать на двадцать метров, и когда такое случалось, операторы, сидящие
В обычное время здесь царила спокойная и приглушенная атмосфера, но когда шло наступление, напряжение быстро росло, все начинали кричать и метаться, передавая приказы. Несмотря на неяркое освещение, создающее полутьму, голо-проекции могли затопить светом всю штаб-квартиру, до последнего служебного закутка. И в этот день призрачные отсветы, отбрасываемые картинами на стены, выплясывали адскую сарабанду в полном соответствии с воцарившейся в штаб-квартире лихорадочной суматохой. Наступление велось в секторе гробницы Христа.
Маркиз де Вильнёв-Касень вышагивал по широкому круговому коридору первого этажа и надрывался, диктуя свои распоряжения склонившимся над терминалами штабистам с потными лицами, которые, в свою очередь крича в микрофоны, передавали приказы офицерам на фронте. Вильнёв-Касень, маркиз Альта-Серданьи и исполнительный командующий армии крестоносцев, отвечал за воплощение стратегии, выработанной военным Советом. С этой целью ему была предоставлена полная свобода в выборе любой тактики – в той мере, в какой это способствовало достижению определенной Советом конечной цели.
Сидя на диванчике в офицерской надстройке, Роберт с беспокойным видом наблюдал за этим бурлением. Вот уже почти час, как он плохо себя чувствовал. Спазмы в желудке вызывали болезненную дурноту, которая вкупе с жарой и суетой в штаб-квартире стала почти невыносимой. Роберт подозревал, что в этом внезапном недомогании виноват сегодняшний обед в офицерской столовой. Однако остальные вроде бы чувствовали себя нормально. В надежде, что станет лучше, он решил выйти на несколько минут и подышать воздухом.
Спустившись по кольцевому коридору, он вдруг на мгновение представил, что вновь оказался в Версале-2, в большом королевском приемном покое, где придворные и просители всех мастей дожидались, иногда по нескольку дней, чтобы их удостоили аудиенции. Роберту, естественно, ни разу не случалось унижаться подобным ожиданием, но когда он желал, чтобы Филипп IX его принял, так или иначе приходилось пробираться сквозь толпу этих пиявок. И сегодня штаб-квартира с ее сутолокой и сгустившейся нервозностью невольно напомнила ему то место. Несмотря на его положение и известность, многие штабисты в спешке толкали или обгоняли его, даже не извиняясь, так что в конце концов он не выдержал и поймал одного из них за рукав.
– Эй, ты! – крикнул он в ярости.
Человек сделал движение, пытаясь высвободиться из его цепкой хватки, но замер, увидев, кто перед ним.
– Советую быть повнимательней, если не хочешь, чтобы я расквасил тебе физиономию.
– Соблаговолите простить меня, сеньор, – залепетал офицер. – Я вас не заметил… Я бы никогда…
Роберт отпустил его и резко оттолкнул назад. Он бы охотно выместил свой гнев на этом болване, но подступающая тошнота заставила его отказаться от своего желания. Человек пошатнулся и, чтобы не упасть, был вынужден уцепиться за чей-тот рукав. Роберт де Монтгомери бросил на него последний презрительный взгляд и уже направился было к выходу.