Dominium Mundi. Спаситель мира
Шрифт:
Потом началась война.
Петр Пустынник считал себя человеком Божьим. И готов был служить Ему так, как Он сочтет нужным. Если бы Господь повелел ему провести всю жизнь в глухом монастыре за чтением молитв, он бы исполнил Его волю с радостью в сердце. Но Всевышний приказал ему собрать армию и идти на Акию. И Петру пришлось приноровиться к военным реалиям.
В первое время все было не так уж плохо. Он наблюдал за развитием событий из контрольной башни и высказывал свое мнение относительно выбора стратегии, иногда обращаясь за разъяснениями по поводу тех или иных военных необходимостей. Потом мало-помалу он начал замечать, что сеньоры все меньше скрывают раздражение, которое вызывают у них его замечания неофита. Он оказался в весьма неловком положении.
Тогда он подумал, что мог бы придать своим притязаниям больше веса, если бы сам отправился на фронт. Так что он сблизился с Годфруа Бульонским, который регулярно оставлял штаб-квартиру, чтобы присоединиться к войскам, и довел до его сведения свои намерения. Тот попытался его отговорить.
– Поверьте, отец мой, фронт не место для людей вроде вас, – сказал он.
Но Петр настоял и на следующий день оказался в арьергарде кавалерийского отряда бок о бок с фламандским сеньором.
То, что он тогда увидел, убедило его, что Годфруа Бульонский был прав. Здесь ему не место. Он уже, конечно же, знал, что война, даже священная, всегда бойня. Однако одно дело знать, и совсем другое – увидеть собственными глазами. Пусть крестоносцы сражались против нечеловеческих существ, в тот день ему показалось, что невозможно примирить первую заповедь и варварское зрелище, которое ему открылось.
И что-то в нем надломилось – качество, всегда бывшее его силой, которое он считал непоколебимым и неразрушимым: его вера в себя. В тот день он понял, что, несмотря на все добровольные жертвы, принесенные ради того, чтобы оказаться здесь, несмотря на внутреннее отступничество, на которое ему пришлось пойти, он ни в коем случае не должен был соглашаться встать во главе этой неправедной кампании.
Когда три года назад во время тайной встречи папа предложил назначить его Pr'eteur p'er'egrin, понтифику пришлось открыть ему некие секретные мотивы, которые и толкнули Ватикан объявить крестовый поход. И эти мотивы были столь шокирующими, что Петр сначала отказывался в них поверить. Потом, и именно в силу основополагающего характера этих мотивов, он позволил Урбану убедить себя, что в интересах НХИ и христианства в целом он должен согласиться поставить свой огромный талант духовного вождя на службу крестовому походу. Ставка была такова – «Ни больше ни меньше как выживание нашей святой матери Церкви», сказал папа – что только истинный христианин, человек глубокой веры, мог довести эту кампанию до конца, в том числе и в самых конфиденциальных ее аспектах. Петру пришлось призвать всю свою волю, чтобы преодолеть охватившее его смятение, а поскольку воля его была сильна, то в конце концов он прекрасно вжился в новую роль.
Однако, столкнувшись лицом к лицу с неприкрытой жестокостью этой войны, с массовым убийством атамидов, он сломался.
Да, Годфруа был прав, здесь ему не место.
И тогда он опустил руки и отступился. Отказался использовать свое духовное влияние на этот крестовый поход. Сеньоры считают себя специалистами в ведении войны – да будет так! Отныне он оставил за ними эту зловещую привилегию и посвятил себя исключительно религиозным вопросам.
Сделав свой выбор, он почувствовал облегчение. Хотя это привело к тому, что его собственная значимость в цепочке принятия решений пошла на убыль, хотя ему практически не давали никакой возможности управлять и внедрять свою новую религиозную юрисдикцию, чувствовал он себя отныне лучше. На своем месте.
А потому, когда запищал мессенджер и он
Скрепя сердце он коснулся большим пальцем экрана крошечного аппарата. Там мгновенно появилось напряженное лицо и блестящие глаза Роберта.
– А, отец мой! – напористо заговорил он. – Мое почтение. Я опасался, что вы окажетесь заняты.
– Так оно и есть, господин герцог, – ответил Петр довольно сухо, но не желая показаться невежливым. – Я завершаю убранство того, что наши инженеры имели наглость назвать собором.
Хотя раньше он называл Монтгомери просто по имени – прекрасно зная, что того это раздражает, – теперь он чувствовал себя обязанным величать его полным титулом. По закону сообщающихся сосудов после его негласной опалы потерянное Пустынником влияние в этом походе перешло к герцогу Нормандскому. Ничего официального в этом не было, лишь реальное положение вещей, которое почти все принимали как данность.
– Успокойтесь, дорогой Петр, я уверен, что, как только последние важные сражения, которые мы сейчас ведем, будут выиграны, Совет проголосует за увеличение выделяемых вам средств, чтобы вы смогли дать Новому Иерусалиму тот собор, которого он заслуживает.
Я могу заставить Совет проголосовать за все, что мне угодно! Я все еще глава этого проклятого крестового похода! – чуть было не ответил Петр.
– Полагаю, вы со мной связались не ради этого, дорогой Роберт. Надеюсь, вы не хотите сообщить мне, что святилище уже освобождено? Мы абсолютно не готовы к церемонии! И совершенно исключено, чтобы мы отмечали подобное событие в месте, столь… недостойном Господа.
– Нет, не волнуйтесь. Согласно нашим симуляциям, святилище падет завтра после полудня, и прогнозу можно верить. Так что у вас еще есть время должным образом подготовиться к этому событию.
Это вам так кажется!
– На самом деле, – продолжил Роберт, – я вам звоню по другому поводу. Танкред Тарентский снова заставил говорить о себе. Сегодня он позволил себе серьезное неповиновение приказам и увлек за собой в этом бунте несколько подразделений. Думаю, вы согласитесь со мной, что на этот раз его следует примерно наказать. На прошлом заседании совет был к нему милосерден и решил дать ему последний шанс. Очевидно, он им не воспользовался и взялся за старое, причем еще более предосудительным образом. И теперь мы вынуждены передать его военному трибуналу. Предполагаю, что вы разделите эту точку зрения, отец мой.
Все начинается по новой!
Петр поверить не мог. Один раз ему уже пришлось распутывать этот отвратительный клубок политических интриг, что стало для него истинным мучением. Представить только, что все придется проделать снова и опять чувствовать себя канатоходцем над озером, кишащим акулами… От этой мысли у него свело желудок.
– Я… Мне требуется некоторое время, чтобы это обдумать…
– К сожалению, времени у нас практически не осталось, дорогой Петр. Нравится нам это или нет, но для войск Тарент герой. Несмотря на свою преступную недисциплинированность, он обладает редкими боевыми талантами, и люди им восхищаются. Его бунт и передача дела в трибунал рискуют губительно повлиять на моральный дух солдат. Между прочим, хоть он бесчестно не подчинился приказам, но он так же, возможно, спас сотни жизней от последствий… нового промаха Вильнёв-Касеня. Я знаю, что Раймунду де Сен-Жилю ни в коем случае не следовало кооптировать своего шурина на столь значимый пост, но что сделано, то сделано. По всем этим причинам действовать следует быстро и провести суд над Танкредом Тарентским в ближайшие часы, пока основная масса солдат еще на фронте. К тому же Годфруа Бульонский и Боэмунд, которые никогда не упускают случая покрасоваться на поле боя, тоже там. Таким образом, нам предоставляется случай, не вызывая особых волнений, раз и навсегда покончить с этим непокорным субъектом.