Домино

Херманн Иселин К.

Что ты сегодня делаешь?

Она морщит лоб. Думаю, занимаюсь собой.

А тюрьма?

Может быть.

Опять он за свое. Поймет ли он наконец, что никогда не получит ответов на свои вопросы?

И что он не должен стараться с ней сблизиться. Если только она сама того не пожелает.

Отвечать — любезность. Не отвечать — отказ. Отказ — своего рода пружина в их отношениях.

У Манон и Зефира нет друзей. Они довольствуются знакомыми. Сильви часто говорит своему мужу, что Зефир боится жену.

Да, будет неправдой сказать, что Манон — теплый человек.

Но она красивая, не так ли? Сильви нервничает, когда спрашивает об этом.

Красивая — да, так же,

как фотография ледника.

Сильви успокаивается. Ледники при потеплении тают. Несколько женщин из их компании занимаются благотворительностью: Виолетт работает в магазине Красного Креста в седьмом округе, Сильви — в Эммаусе, Манон единственная выбрала еженедельные визиты в тюрьму Санте, где она видится с одним из заключенных.

Вы что, сидите каждый по свою сторону бронированного стекла, как в американских фильмах, и говорите по черному бакелитовому телефону? Так, Манон?

Да нет же, я подаю убийце завтрак в постель, по необходимости предоставляю душ и массаж. А ты как думал?

Когда он наконец этому научится? Не спрашивать. Ее ирония хуже, чем ответ. Зефиру нравится, что Манон занимается волонтерской деятельностью. Единственное, что ему не нравится, — это запах ее одежды, когда она приходит домой, сделав доброе дело. После тюрьмы в коридоре стоит запах сигарет. Он терпеть не может, когда люди курят. Сам он никогда не сделает ни одной затяжки.

Стол накрыт? — кричит он из ванной.

Как обычно, ch'eri. [2] Обращаясь к Сартру, она тоже всегда говорит «ch'eri».

Таков разговор на улице Дюнкерк 28 февраля с 12.25 до 13.07, прерываемый лишь тишиной, которая обусловлена расстоянием между двумя людьми в квартире площадью 325 квадратных метров с мягкими стульями и косоглазой собакой.

Иди сюда, ch'eri, — голос Манон звонок. Сартр лает так, как должна лаять собака, знающая время гуляния.

2

Дорогой (фр.).

Когда Зефир выходит из квартиры, его волосы все еще немного влажные. Он долго стоял под душем, и его душе, должно быть, приятно сейчас пребывать в его теле. Он пользуется лосьоном Givenchy так давно, что не чувствует его аромата.

~~~

На их собственной улице правила очевидны. Здесь Токе и Роз не знают друг друга. Но в других местах было бы странным не остановиться, если он, конечно, идет один. Однажды они случайно встретились на площади Клиши, и она подставила щеку для поцелуя. Она была беременна.

Роз, так близко мы друг друга не знаем!

Отчаяние накатило моментально, и его невозможно было не заметить. Он отлично понимает, что причиняет ей боль. Часто. Почти каждый день. Но что он может с этим поделать?

Почему ты не найдешь себе хорошего мужчину, с которым ты могла бы приятно устроиться перед телевизором?

А что тогда будет с нами? Ты думаешь, у меня есть определенная порция чувств и страсти, которую можно предложить первому встречному? Тебе никогда не приходило в голову, что я хочу быть только с тобой?

Если она это говорит, он никогда не отвечает. Даже когда она лежит рядом с ним в постели и смотрит на него нежным взглядом и говорит, что любит его. К счастью, она никогда не задавала классический вопрос из женского журнала: «А ты меня тоже любишь?» и, слава богу, никогда: «О чем ты думаешь?». Токе предпочитает молчать, а не лгать. Но в чем, собственно, правда? Есть ли только ОДНА правда, есть ли она вообще?

Когда

Зефир был маленьким и должен был бегать по поручениям бабушки, это означало, что он действительно должен был бегать.

Разве я не сказала, чтобы ты поторопился? — обычно говорила бабушка, поправляя грудь. Движение, которое для него всегда будет связано с ней. Она могла теребить его за рукав. Быть не может, что ты во всем такой медлительный!

Этот мальчик — мечтатель, слышал он часто. Так бабушка говорила дедушке, после того как его укладывали спать.

Это пройдет. С возрастом это проходит, — пытался утешить ее дедушка.

Но так же, как то, что он витал в своих мыслях, ее раздражало, что ему нужен был час, чтобы сбегать в булочную. Но нельзя же бегать и думать одновременно? Он шел. И думал. О Миледи из «Трех мушкетеров». И когда он мысленно доходил до той сцены, где д’Артаньян уже почти целует ее в полумраке, он начинал идти медленнее, чтобы вскоре совсем остановиться. Но когда наступала следующая сцена, там, где д’Артаньян понимает, что у нее на плече выжжена лилия, он снова ускорял шаг. Быстрее… прочь от этой сцены. Сцены фехтования… там, где он был д’Артаньяном… заставляли его идти медленнее. Они ему очень нравились. В финале он даже вынужден был садиться на обочину, хотя до булочной было еще далеко. Поскольку только он мог фехтовать и правой, и левой рукой, именно он мог повиснуть на люстре и пронестись на ней через зал. Мимо проезжали машины, но он был в другом месте. Он был другим, но направлялся в булочную.

Из этого вырастают. Это пройдет.

Ворота закрываются, и Зефир поворачивает налево, по направлению к Северному вокзалу.

Вы всегда торопитесь! — кричит консьерж ему вслед.

~~~

Когда Эрик просыпается, он обычно идет в кафе. Всегда в одно и то же, ритуалы делают мир надежным. Он сидит и пишет пару часов после газеты и кофе. Он пишет текст от руки. Это позволяет сочинять где угодно. И только после этого он набирает текст на компьютере. Хотя немного комично писать одно и то же два раза. Не обязательно быть столь скрупулезным с такими текстами, как «Свадьба доктора Бедингфилда» и «Обещание капитана Скотера». Но ему это нравится. Нравится сидеть в кафе и быть похожим на писателя. По ночам, когда он дежурит, он не может сидеть за компьютером, но, несмотря на серьезную работу, ему все равно удается что-то написать от руки. Он не знает, сколько рассказов он уже сдал. Когда Эрик достает блокнот — возникает эффект собаки Павлова. Нет: когда Эрик сидит в кафе и достает свой блокнот из кармана, возникает эффект собаки Павлова. Автоматически ему нужно закурить. Нет: автоматически ему нужно закурить Gauloise. Но только одну и всегда только Gauloise и всегда только легкую. Дома он никогда не курит, и на работе, конечно, тоже. Запрет на курение в парижских кафе медленно набирает обороты. Когда из органов здравоохранения пришли с проверкой в «Bouquet du Nord» и спросили, как владелец планирует следовать правилам, Мишель ответил:

Просто. Очень просто. Тех, кто курит Gauloise, мы посадим здесь, — он наверняка сделал соответствующий жест рукой, — а тех, кто курит Virginia — там.

А некурящих, мсье?

Посередине!

Во многих кафе значок зала для некурящих бессмысленно висел в углу и отсылал сам к себе.

Эрик зажигает сигарету одной из мягких спичек, которая должна пережить три неудачные попытки, прежде чем четвертая, наконец, удастся. Это тоже часть ритуала. Он заглядывает на предыдущую страницу, читает, что написал ночью. Он, конечно, легко может закончить рассказ сегодня. Это происходит автоматически.