Домовые
Шрифт:
Тем не менее к ночи они помирились.
Матрена Даниловна же собралась в экспедицию.
Была у нее подружка Агафья Тихоновна, вдовая домовая бабушка, проживавшая уже на пенсии. Поскольку жить в квартире или в частном доме она могла только при муже, то родня пристроила ее на хорошее местечко — в ресторан. Там она могла и спиртным заодно приторговывать. В ресторане Агафья Тихоновна прижилась и даже открыла что-то вроде закладной лавочки, беря в залог за свой товар явно украденные от хозяев вещи. Иную выкупали, иная так
Зная, что разносолами подружку не удивишь, Матрена Даниловна понесла ей главное свое сокровище — простенькое золотое колечко с александритом. Колечко она много лет назад получила в приданое и очень им гордилась, хотя носить и не могла. Но не до жиру — быть бы живу. В обмен на колечко она притащила в заплечном мешке много всякого подозрительного добра и спрятала его у Евсея Карповича, да там до утра и осталась, благо у Дениски было дежурство.
Вернувшись к утру, она обнаружила, что в ее кроватке спит Халява, нахально выставив босые лапищи невероятного для девки размера. А кроватку не так давно сам Лукьян Пафнутьевич смастерил из большой нарядной коробки от Анечкиных дорогих духов, и пахла она почти как райский сад, навевая смутные, но прекрасные соблазны.
Погрозив нахалке кулачком, Матрена Даниловна пошла будить Якушку.
— Пошли, Яков! — строго сказала она. И повела шалого со сна подручного прямиком в Анечкину комнату.
Там они залезли на тахту к молодым, и достала Матренушка кусок широкой черной резинки.
Встав на подушку справа от Алексеевой головы, она велела Якушке встать справа и перекинула ему край резинки. Затем домовые наложили ее на горло жениху и потянули — каждый в свою сторону и еще чуточку вниз.
Несколько секунд спустя Алешка стал задыхаться и сквозь сон шарить руками по шее. Резинку ослабили, потом опять натянули, и так — раз семь или восемь. Наконец Матренушка решила — хватит баловаться, пора душить всерьез.
Дико заорал, почуяв свой смертный час, Алешка. Домовые выпустили из рук резинку и скрылись: Матрена Даниловна — за валиком тахты, а Якушка вообще по простыне на пол съехал. Резинка же улетела туда, где ее не так-то просто было заметить.
— Ты что, сдурел? — возмутилась Анечка. — Глюки, да?!
Алексей пробовал было объяснить, что его чуть насмерть не удавили, но логики в рассуждениях не наблюдалось — раз тебя давили во сне, то чего же ты наяву за шею держишься?
Матрена Даниловна уже почти торжествовала победу, как из-за валика заметила встревоженную рожу Халявы.
— Ах ты мой бедненький, дай я тебя приласкаю… — зашептала Халява. Испугался, солнышко? Целый день на работе, уморился, вот кошмарики и мерещатся… А я вот с мамой поговорю, с папой поговорю — чего тебе на тот склад ходить? Все равно ты там больших денег не заработаешь… Будешь дома сидеть, к институту готовиться…
— Ах ты мой бедненькай, — вмиг остыв, повторила Анечка. — Испугался,
Матрена Даниловна и руки опустила.
Услышав про очередной Халявин подвиг, Евсей Карпович призадумался.
— Сколько живу, ни разу этой Халявы не встречал, — сказал он. — И повадок ее не знаю. А у кого спрашивать — непонятно. Мы, домовые, у бездельников не заживаемся, хороших хозяев ищем. А Халява к бездельнику льнет. Вот и не пересекаемся.
— По старинке дармоеда выжить не получается, но, может, какие иные способы есть? — с надеждой спросила Матрена Карповна. — Мы, домовые, всегда нежеланного жильца выжить умели!
— Так то — жилец, а то — Халява…
Евсей Карпович почесал в затылке.
— Совсем она семейство обморочила! Евсеюшка, голубчик, выручай! Уж если ты не догадаешься — так и никто не догадается! Анечка ведь ему все прощает — и то, что я на дискете притащила, тоже простила! А я бы за такое в волосенки-то вцепилась бы, да пинками, да пинками!..
— Уймись, Матрена, — приказал Евсей Карпович. — Ты от Агафьи чего принесла?
— Трусики, — несколько смутившись, ответила Матренушка. — Дамские. Такие, совсем никакие… Чтобы он их из кармана словно бы нечаянно вынул.
— Трусики — это хорошо, — одобрил домовой. — Еще?
— Помаду губную. Евсеюшка, дома две хозяйки, обе красятся, а такого цвета я у них не видала. Я придумала его рубашку вымазать, которую он в грязное для стирки кладет.
— Это ладно. Еще?
— Духов пузырек, каких у нас дома нет. Буду его чужими духами поливать, а Анечка пусть принюхивается.
— Трусики не в карман совать нужно. Если твой дармоед вовсе с работы уйдет и дома засядет, то ты их в постель подбрось. Пусть будет видимость, будто он, один оставаясь, кого-то к себе водит.
— Ой, стыдоба-то какая… — прошептала Матренушка, напрочь забыв, что сама от живого мужа к соседу бегает. Но раз уж у домовых развода не бывает, а какого мужа тебе дали, с тем и живи, то некоторое оправдание у нее все же имелось.
— Мало, — подумав, решил Евсей Карпович. — Ты — духами, а она шепотком своим, так на так и получится. Иначе надобно. Как бы нам понять, откуда эта Халява взялась?
— Сам же говорил — с неба!
— Да не с неба…
— Ее на зачетку ловят! У Дениски-то твоего зачетка есть?
— Как не быть! Так это что же получается? Соврал, выходит, твой Алешка? Ты говорила — в институт потому не поступил, что аппендицит его прошиб. А зачетка откуда?
— Ой! И верно!
— Ох, Матрена, Матрена… И сама бы заметить могла…
Но умен был Евсей Карпович — увидев, как огорчилась подруга, тут же ее и приласкал.
— Я вот что надумал, — сказал он потом. — Сами не справимся. Буду с Дениской говорить.
— Да ты что? Когда ж это домовые у людей помощи просили? Наоборот это мы им помогаем!