Домовые

Трускиновская Далия Мейеровна

Восьмой по счету бомж оказался из тех, кому охота выслужиться перед хренами. Он признался, что носит имя Ваня. Но как-то подозрительно, и потому Авось уточнил:

— А кого из родни помнишь?

— Тетку Марью, — бодро ответил бомж. — Дядьку Егора!

— Ну так какой же ты после этого Иван, родства не помнящий?! — заорал возмущенный Авось и даже замахнулся на вруна. Тот с криком шарахнулся и побежал, громко взывая к блинам с хренами. Вот они и налетели…

Как Авось от них утекал, как бомжи его закладывали, как он чуть не выскочил прямо в объятия какому-то усатому

толстому хрену с растопыренными ушами — все это было достойно Гомера, Бояна и Святослава Логинова.

— Выходит, они догадались, кто ты такой?

— А кто их разберет? Если даже и догадались…

— То это не для печати.

Да уж, плохо придется тому изданию, которое хоть на последней странице наимельчайшим шрифтом даст информацию: «К нам вернулся Авось»…

Я покормила его ужином. Он ел быстро и молча. Потом в полной темноте помыл посуду и сел к пустому кухонному столу.

— Не буду я больше никого искать, — сказал он мрачно. — Мы были сильны, пока мы были вместе. Тогда мы были единым целым, а теперь если и соберутся, так осколочки. И толку от них будет мало. Вон Машка жива — а что с нее толку? А с Емели? Они в новых условиях выкарабкались, а до других им дела нет.

— Обидно…

— Ведь сколько же народу развоплотилось! — воскликнул он. — И костей не собрать! Все ветром развеяно… Думаешь, почему эти масляные и злоедучие страну оккупировали? Они на пустое место пришли — туда, где нас уже не осталось!..

И замер с открытым ртом. Его осенило.

— Нужно заклинание воплощения, — диким голосом, словно сам себе не веря, сказал Авось. — Народ развоплотился — и нужно воплотить его обратно. Возродить! Собрать из того, что осталось…

— Ага — каждого конкретно, как кисель ложечкой в блюдечко! — рассердилась я. — Наверно, ребята, такая ваша судьба — когда приходит что-то новое, старое развоплощается и рассыпается в прах.

— Если бы что путное пришло — кто бы возражал?! — взвился Авось. — А тут вель одни блины, да хрены, да, прости Господи, мат-перемат! И тот какой-то унылый!

Он очень похоже передразнил одну парочку, которую я недавно наблюдала в парке на скамейке. Вот издеваются над матерщинниками, что у них через слово — мат, а у этих действительно он шел через слово, а выясняли они, куда делась начатая бутылка водки, и выясняли это, похоже, уже не первый день, так что и сами себе надоели, но остановиться не могли — мат не позволял.

— Да ладно тебе! — одернула я этого жалобного матерщинника. — Воплощение — это здорово, а ты уверен, что такое заклинание вообще есть?

— Должно быть! — воскликнул Авось. — Не может не быть! Непременно где-то есть!

— Всегда ты так: должно быть, да справимся, да прорвемся! А на деле?

Он повесил голову. И что мне было на это возразить? Авось — он Авось и есть. Разгильдяй и растяпа! Сто лет назад вел вперед лихое и шустрое воинство, и до сих пор от былого своего величия никак не опомнится…

Впрочем, я тоже повесила голову, размышляя: кому бы в стародавние времена могло понадобиться такое заклинание воплощения? Вряд ли нашлись безумные волхвы, чтобы разработать его просто так — авось

когда-нибудь внукам пригодится! Ведь и так у них все имелось, все действовало, все стояло на своих местах, в повторном воплощении не нуждалось. Род человеческий так устроен, что лишней работы почти не совершает, разве что по глупости. А может ли дурак разработать заклинание?

Мое размышление о пользе глупости Авось прервал тяжким вздохом.

— Был бы Фома! Уж он бы придумал!..

Фомы я не знала. То есть, нигде и никогда он мне не встречался. Но позориться перед Авосем я не могла, и потому притворилась, будто все понимаю. Как потом выяснилось, делать этого не следовало.

Глава шестая На словах и так, и сяк, а на деле — никак

Мы залезли в чулан, не имеющий окон, заперлись там и тогда лишь зажгли не лампочку, нет, — свечу!

Мало ли что? Если блины взяли Авосев след и добрались до моей квартиры, то увидели, что окна — темные. Окна — темные, а счетчик подозрительно быстро крутится! Тут даже круглый дурак догадается, что дело нечисто. А блины — они, конечно, круглые, и интеллекту у них негусто, но ведь хоть какой-то имеется!

В чулане мы, толкаясь и пихаясь, разгрузили коробку с зимней обувью и нужным в хозяйстве инструментом. На самом дне, завернутые в газеты, лежали четыре тома словаря Даля, кое-какая литература по фольклору, словарь Ожегова. Если бы у меня нашли все это добро — ни один адвокат бы меня защищать не взялся. Мы откопали прекрасное издание «777 русских заговоров». Конечно, мы не рассчитывали найти в них необходимое заклинание воплощения, но набрести на мысль, как его смастерить, — могли. Прямо в чулане мы сели за работу.

Настоящий заговор — в три версты длиной. Но нас интересовали краткие магические формулы, которые только и работают, прочее же — фундамент, из которого они торчат. «Встань передо мной, как лист перед травой» — вот пример такой формулы, но нужно очень точно определить, кто и зачем должен встать, и еще кое-какие важные мелочи соблюсти.

Мы наковыряли штук десять таких формул — и усомнились, что сможем обрастить их необходимой плотью. Нужно было что-то короткое и емкое. Полезли мы в раздел, где имелись заклинания для природных стихий, и Авось отыскал кое-что по замыслу своему подходящее.

— Восток да обедник, пора потянуть, запад да шалоник, пора покидать! — с чувством произнес он. — Тридевять плешей, все сосчитанные, пересчитанные, востокова плешь наперед пошла!

От такой метеорологической эротики я обалдела.

— Постыдился бы!

— А что? Из песни слова не выкинешь. Деды и прадеды это плешью называли, — несколько обиделся Авось. — И сказано же: пеши ходят, в руках плеши носят…

— Схлопочешь по уху.

Я сказала это негромко, но внушительно.

Впрочем, Авосеву мысль я поняла. Поморское заклинание для восточного ветра, что чувствовалось сразу, каким-то образом способствовало великим переменам. И этот плешивый пассаж был из высшего слоя магии! Он работал! Как, впрочем, и большинство формул с генитальным наполнением.