Домовые
Шрифт:
Отбежав шагов с десяток я обернулась и увидела угловатую и клыкастую развалину, над которой стояло облако пыли.
— Хреново… — пробормотала я. И точно, было хреново — ведь под обломками остался Авось. Глупый, несуразный, наивный, ничего в этой блиново-хреновой жизни так и не уразумевший!
Тут развалина зашевелилась. Воздвиглось нечто, как если бы встала на дыбы квасная цистерна. С этого темного тела посыпалась всякая дрянь, оно делалось все ниже, как будто сходило с пьедестала, и наконец все мы опознали бабищу в ситцевом халате. На руках у нее в позе
— Во, блин… — изумленно прошептал кто-то из патрульных.
— Гля! Он, блин! Держи, блин!
Это патруль заметил Авося. Но подступиться к тетке как-то не решался. Она до того уверенно шла сквозь останки деревянных стен, даже не пытаясь их обойти, что это поневоле внушало уважение. Она даже не раздвигала — она продавливала…
И тут до меня дошло, что она-таки явилась!
Никогда еще существо женского рода не вызывало во мне такого бурного желания повиснуть у него на шее.
— Ах ты, моя Нелегкая! — без голоса вскричала я и побежала обратно к дому.
— Ну, будет, будет! — покровительственно сказала она. — Разбудили, подняли, ничего-то не растолковали! Что ж у вас тут деется? А надежа-государь наш — что это с ним?
Го-су-дарь?..
Вот этот — в майке со страшными рожами, в обтрепанных джинсах?
Так оно, надо думать, и было. На кого ж еще столетиями полагались? Да все же на него! Чьим именем дорогу сквозь огонь прокладывали? Да все же он — Авось!
— Океем зацепило, — объяснила я, хотя все было куда хуже: окей прошелся по нему по всему, и теперь бедолагу придется выхаживать, как малое дитя. Государь… ишь ты!..
— Куда нести-то? — совершенно не обращая внимания на блинный патруль, спросила Нелегкая.
— А это хорошо — что ТЫ его унесешь?
— Свои же, родные.
— Ты лучше вон их унеси!
Нелегкая поглядела на патруль и поморщилась.
— Приносить таких уродов случалось, а уносить?.. — пробормотала она.
— Да ты попробуй!
— Да не умею я! — взревела вдруг Нелегкая. — Я все больше приношу!
— Да ведь сцапают они нас сейчас! Вызовут по рации подкрепление и повяжут! — я уж была не рада, что мы с этой дурой связались. Тем более, что командир патруля сейчас как раз со своей поясной рацией и возился.
Стало быть, явится полувзвод блинов, сперва они добьют океями Авося, а потом и за нас возьмутся. Нелегкая-то уйдет — если в канализацию не провалится, а я?..
— И мы вызовем, — вдруг предложила Нелегкая.
— А ты заклинание знаешь?
— Какое еще заклинание? — она уставилась на меня круглыми глазищами. — Для сестрицы родной — заклинание?! Погоди, гаркнем вместе — и ее разбудим.
— Что гаркать-то?
— Кри-ва-я! — подсказала Нелегкая. — Ну, благословясь!
— Кри-ва-я!!! — завопили мы. И повторили этот вопль трижды. Никто не отозвался, не зевнул громогласно, не ругнулся — полнейшая тишина была нам ответом.
— Крепко же твоя сестричка спит, — наконец-то севшим голосом проскрипела я.
— Ничего, долго запрягает, да быстро поедет.
Нелегкая была спокойна, словно на руках у нее не висел тряпочкой
Пока мы вопили, блинный командир успел сказать в рацию те слова, после которых с ближайшего поста вылетают на подмогу все, способные держать оружие. Вроде бы и очень далеко зародился рев и гул, а и минуты не прошло, как окреп, налился силой и окружил со всех сторон. Это были общеизвестные зеленые блинные джипы, а хрены — те ездили на белых, словно бросая вызов дорожной грязюке.
Оставалось только юркнуть в развалины — и тем продлить ненадолго свою свободу. Отстреливаться — и то было нечем. Мой репертуар не то чтобы иссяк — кое-что я еще помнила, могла и сочинить на ходу, но отбиваться пришлось бы непрерывно, и столько бы я не выдержала, я же все-таки не уголовник! А если сейчас помянуть страшный синоним — то, чего доброго, Авось не выдержит. Хоть он и в полной бессознанке, но дыхание-то пока работает…
— О-кей! — крикнула я, видя, что блины окружают развалину с нами тремя вместе. — Имела я вас в рыло, в светило, в дрозда, в ежа и в три этажа!
Пошатнулись четверо, как я и рассчитывала. Они должны опомниться минуты через две — и ведь очухаются, сволочи! Но стояли эти четверо рядом — и мы вполне могли проскочить!.. Если сейчас дернуть за локоть и пихнуть вперед Нелегкую — она ведь и без слов поймет, что нужно бежать!
— Ого?! — изумилась Нелегкая.
Я думала — моему словесному изыску, а она углядела белый автомобиль, которого я за зелеными и не приметила. И него выскакивали господа в бежево-рябеньких комбинезонах — распроклятые хрены!
Понять что-то в их субординации мог только мужчина. То, что хрен выше блина, для него — само собой разумеется. А я, женщина, видела другое: блины — оперативники, они всюду пролезут, всякое слово под контролем держат, и в оккупированной местности именно они наводят порядок, понемногу просачиваясь во все щели. Хрены же — некие статичные боевые единицы, которые прибывают на поле боя, когда уже сказаны роковые слова: хрен с ним! Конечно, едки, язвительны, ядовиты, но уважения к ним, как к армейским чиновникам, у нормальной женщины быть не может.
Вот теперь эта команда могла брать нас голыми руками.
— О-кей! — радостно грянуло из всех глоток. Я кинулась вперед, чтобы прикрыть собой Авося. Мне-то что, я и сама такой окей выдам — мало не покажется, а он, горемыка?..
От залпа Авось содрогнулся. И как-то разом обмяк на руках у Нелегкой. Похоже, мы не уберегли его.
И тут взвыла сирена!
Глава восьмая Худой жених сватается — умному путь кажет
Это был такой переливчатый вой, что все мы обалдели — и осаждающие, и осажденные. Вой внезапно обернулся яростным визгом, совершенно нечеловеческим — и это было неудивительно, потому что визжали шины потрясающего автомобиля, состоящего из одной кабинки и большой платформы с железными стояками за ней. Дверца распахнулась и мы увидели совершенно перекошенную физиономию.