Домовые
Шрифт:
Анисья Гордеевна привела Тришку в ладное подполье, где всякого добра хватало, и солений, и мочений. Там имелся закуток, куда в незапамятные времена сложили инструмент хозяйского прадеда, потому что пожалели выбрасывать, да и не заглядывали больше ни разу. В этом закутке расположилась бабка Ждановна со своим знахарским хозяйством.
— Молчок, стало быть, надобен? — уточнила она. — Имею такого и научу, как подсадить. Вот он, в жестяночке заперт.
Это был древний металлический патрончик от валокордина, с навинчивающейся крышкой. Бабка Ждановна
— Слышишь? Молчит!
И точно — в патрончике было совсем тихо.
— А подсаживать как? — спросил Тришка.
— А плати — научу.
— Сколько платить-то?
— Молчок у меня хороший, нашего производства, не чета заграничным, — повела торг бабка Ждановна, а Анисья Гордеевна стояла рядом и кивала. — Он пьяного шума — и то не допускает. Дерутся, скажем, при нем пьяные, кулаками машут, друг дружке морды кровенят, а — беззвучно! Такой Молчок много стоить может, но, раз уж тебя кума Гордеевна привела, чересчур не запрошу. А дай мне за него сто рублей! Дашь — научу, как подсаживать.
Ста рублей у Тришки, понятное дело, не было. У него даже рубля — и то не было. И он прямо-таки изумился — как расценкам, так и тому, что деревенские домовые стали падки на деньги.
Как ни странно, в городе расчеты все еще велись натурой. Возможно, потому, что все жили за своими хозяевами неплохо, если кто и оказывался безместным — место скоренько находилось, и в монетах с бумажками просто не было нужды. На деревне же, оказывается, все складывалось иначе.
Потом уже Тришка узнал, что было время — люди уезжали в города, и из безместных домовых примерно четверть подалась следом, а прочие выжили с большим трудом, тогда и стали все мерить деньгами.
— Помилуй, бабушка! — воскликнул Тришка. — Откуда у меня сто рублей?!
— А то нет?
— Точно — нет!
— Чтобы у городского — да ста рублей не нашлось? Я знаю, вы там богато живете!
— Ни один Молчок ста рублей не стоит! — убежденно сказал Тришка и вдруг вспомнил цифры. — Вот у Анисьи Гордеевны тепличный за место двадцать рублей дал, так то же — место! На всю жизнь!
— И Молчок — на всю жизнь!
Долго они препирались, старая домовиха уже сбавила цену до восьмидесяти, но проку было мало.
— Ну, вот иной Молчок, подешевле, за семьдесят отдам! — она указала на пузырек с пробкой. — Этот попроще будет, постарше, не такой ядреный!
Тришка хмыкнул.
— Нам простой Молчок нужен, без всяких там прибамбасов, — объяснил он.
— Ну, вот еще подешевле, за полсотни отдам.
Анисья Гордеевна была права — на полка имелась целая коллекция Молчков, один другого краше.
Наконец сошлись на самом простеньком и невзрачном, всего за тридцатку. И Тришка объяснил, что вообще-то его послали разведать, что да как. Значит, теперь нужно возвращаться в город за деньгами. никто же не знал, что за Молчка платить нужно.
— Экие вы! — буркнула бабка Ждановна.
Тришка только вздохнул — даже если он благополучно вернется, где домовым деньги взять? Воровать у хозяев
Решили так — Анисья Гордеевна и Тришка переночуют у бабки Ждановны, а потом Тришку выведут на дорогу, туда, где бабы продают шоферне пирожки, соленые огурцы и картошку. Там окликнут знакомого автомобильного, и Тришка будет доставлен в город. По дороге же он сговорится с автомобильным, и тот научит, как из города опять к бабке Ждановне попасть. Вот таким сложным делом оказалось приобретение Молчка.
Договариваясь, Тришка словно бы раздвоился: один Тришка торговался, как умел, а другой слушал его вранье и ужасался. Тридцать рублей — за хорошего Молчка деньги небольшие, так сказала Анисья Гордеевна, вскладчину городские домовые эхто потянут, однако сходка может встать на дыбы. Всегда в обществе найдется бешеный домовой, готовый костьми лечь за нравственность.
А потом Тришку уложили спать в противоположном углу подполья, на стопках старых журналов. Выдали драную брезентовую рукавицу — хоть ею накрывайся, хоть в нее заползай. А вот покормить забыли…
На голодный желудок не сразу засыпаешь. Даже если убегаешься, уходишься и умотаешься до того, что конечности гудят. В этом домовые совершенно не отличаются от людей.
Лежа в рукавице, Тришка ворочался и барахтался. Возможно, ему и удалось бы заснуть, но сквозь дырку он увидел буквы.
Это было его горе и сладкое проклятье — не мог спокойно смотреть на черные значки. Знакомые домовые, видя, как он решительно хватается за каждый газетный клочок, уже наладились дразниться: «Буквы! Буквы!» И если бы значки перед его носом сложились во что-то непонятное, в какой-нибудь ультрасингулярный креациоморфизм, — еще куды ни шло. Однако они образовали слово «брауни»!
Тришка тут же выполз из рукавицы и стал развязывать бечевку. Тут он несколько погорячился — стопка журналов, прихваченная этой бечевкой, накренилась, и, стоило узлу разойтись, все поехало, Тришка полетел на пол. Уже на полу он, почесываясь, стал разбираться. Любопытное слово было напечатано на журнальной обложке, и не просто так, а обещало целое расследование: «Английские брауни — легенды, факты, гипотезы». Тришка тут же вспомнил обитателя желтой иномарки, которого ему пытались выдать за Молчка.
Но недолго наслаждался он историей английских домовых. Послышались голоса и невесомые, похожие на прикосновения кошачьих лап, шаги.
— Спит? — еле слышно спросила бабка Ждановна.
— Спит, поди… — отвечала Анисья Гордеевна. — Ну, не может же быть, чтоб совсем безденежный…
— А коли в рукавице?
— Тогда хуже…
Тришка в этот миг добрался до самого захватывающего места, и странное появление домових вытряхнуло его из блаженного состояния чтения, как из мешка в ледяную воду. Он замер.