Домовые
Шрифт:
Там стояла довольно большая клетка, а в ней спал меховой комок.
— Ну, гляди! — приказал Евсей Карпович.
— Ничего не понять… Его бы растолкать, что ли?
Нашли фломастер, сунули концом в клетку. Комок, не разворачиваясь, ухватил фломастер передними лапами и стал заталкивать в пасть.
— Ишь ты, умный! — восхитился Ферапонт Киприанович.
— И во сне соображает, — подтвердил Евсей Карпович.
— А неспроста он такой… — и Лукулл Аристархович опять тяжко задумался. — И мастью нашего Аникея Фролыча напоминает…
— Как это оно тебе Аникея Фролыча напоминает?! — вызверились домовые. — Скотина
— Так ведь он тоже уже пятнами пошел, от старости…
— Да? — тут и Ферапонт Киприанович задумался, а потом еще пошевелил фломастером и вдруг воскликнул: — Гляньте, а ведь у него пальцы!
— Евсей Карпович, ты когда-нибудь такого зверя видывал? — спросил Лукулл Аристархович.
— Не доводилось, — буркнул домовой.
— А скажи еще, Евсей Карпович… Вот ты целыми ночами в этой, как ее… в Паутине сидишь, — блеснул словечком Лукулл Аристархович. — Много чего про людей знаешь. А верно ли, что они от обезьяны произошли?
Тут надо сказать, что ни один домовой отродясь не видывал живой обезьяны. И ее величины себе, естественно, не представляет. Кто-то судит об этом животном по детским мультикам, которые иногда удается подсмотреть. Кто-то — по людским разговорам. И идея происхождения человека от обезьяны была Лукуллом Аристарховичем подслушана у хозяев — те как-то чуть не поссорились из-за теории Дарвина. Тогда он, помнится, даже возмущался — у хозяйки белье не стирано, мусор не вынесен, хозяин неделю как ванну не принимал, и когти на ногах забыл уже, когда и стриг, а сидят и про обезьян спорят! Но сейчас он вдруг начал все припоминать.
— Точно не скажу, однако такая версия есть, — туманно выразился Евсей Карпович. Ему и в голову не приходило добираться, откуда хозяева происходят.
— Труд сделал из обезьяны человека! — вдруг выпалил Лукулл Аристархович.
— Ну и что?
— А то! Мы-то все время в трудах! Стало быть, и нас труд из кого-то сделал?!
— Не ори, опять всех перебудим, — одернул его Ферапонт Киприанович. — Надо же, тварь мохнатая, а с пальцами…
— У крысы вон тоже пальцы… — задумчиво произнес Евсей Карпович.
— Не такие! — и Ферапонт Киприянович надолго уставился на свои собственные мохнатые лапы.
Лапы были для домового вполне обычные — и все же, все же…
Дальнейшие изыскания дали вот какой результат.
Во-первых, узнали имя. Илья звал своего любимца Васькой. Стало быть, зверь был мужского пола. А снаружи и не догадаться — уж больно лохмат.
Во-вторых, Васька питался тем же, что и домовые. У него был пакет с магазинным кормом, и из пакета было выкрадено достаточно, чтобы получить представление о рационе загадочного животного. Пробовали давать ему собачий и кошачий сухой корм — подбирал и прятал. Пробовали подбрасывать любимое лакомство, картофельные чипсы, — и от них не отказывался. Матрена Даниловна собственноручно скормила обжоре два кружка полукопченой колбасы. Степанида Прокопьевна добежала до универсама, где ее племянник магазинным служил, и притащила всего понемногу. Отказался Васька только от удивительно прочных карамелек, хотя оберточную бумажку исправно сгрыз.
— Вот! А я что говорил! — воскликнул, узнав о этих подвигах животного, Лукулл Аристархович.
Он тоже времени не терял — на пару с Евсеем Карповичем лазил в Интернет. Для такого случая
— Ну вот, стало быть, одновременно могут жить и люди, и их предки. А мы чем хуже? Их предки вон в лесах живут, в джунглях, по деревьям лазят, а мы чем хуже? И наши предки тоже где-то сохранились. Их, бедненьких, там ловят и за деньги продают, чтобы по клеткам сидели, — так складно изложил суть дела Лукулл Аристархович.
Евсей Карпович только в затылке поскреб.
По многим приметам Васька действительно был предком, но предком весьма странным.
Домовые изначально обладают многими умениями. Они, хотя все сплошь кругленькие и упитанные, проскальзывают в любую щелку. Расстояние между прутьями клетки для них — ерунда, хотя, скажем, крупный Лукьян Пафнутьевич, скорее всего, застрял бы. Затем, домовые умеют отводить глаза — то есть, при нужде показаться в ином облике, кошачьем, к примеру, или слиться цветом с мебелью, но ненадолго. Васька этих способностей никак не проявлял. Ел да спал, спал да ел, и еще гадил…
— А чем обезьяны лучше? — вопрошал Лукулл Аристархович. — Вон и у человека предок совсем безмозглый!
Разумеется, во всем доме только и было разговору о Ваське: одни домовые признавали мохнатого за свежеобретенного предка, другие — нет.
— За что же люди своих предков в таком разе уважали? — полюбопытствовал однажды Евсей Карпович в беседе с Матреной Даниловной. Беседа велась наедине, и вопрос вышел риторический. Матрена Даниловна до того полюбила своенравного соседа, что лишнее словечко при нем брякнуть боялась.
— Вот я в Паутине вычитал — спокон веку люди приносили жертвы предкам, чтобы предки о них заботились, охраняли, хороший урожай посылали, — продолжал рассуждать Евсей Карпович. — А обезьяну проси не проси — урожая не прибавится. Вот и наш тоже…
— А пробовали? — осторожненько спросила Матрена Даниловна.
— А чего пробовать? И так же видно.
Матрена Даниловна возражать не стала. Не первый год баба замужем была…
Домовые относятся к своим женам и дочкам свысока. Бабий ум им доверия не внушает. Они в свое время нахватались от людей поговорок о том, что у бабы-де волос долог, а ум короток, а еще — бабьи умы разоряют домы. И плевать, что у иного матерого домового шерстка по полу мела! Из поговорок они составили то, что Лукулл Аристархович назвал однажды мудрым словом «концепция». И держались ее неукоснительно.
А домовихи, соответственно, не придают большого значения таким концепциям и при нужде умеют заставить мужей поступить по-своему. Или же действуют, вовсе их не спросясь.
Так что вскоре Лукьян Пафнутьевич застукал супругу за нехорошим делом — она утаскивала из дому узелок с печеньем и кусочком дорогого сыра.
— Куда поволокла?! — осведомился он.
— А нужно!
— На что?
— В гости иду, без гостинца нехорошо!
— К кому это в гости ты наладилась?!
Не то чтобы Лукьян Пафнутьевич был шибко бдителен, но ведь мог же пронюхать про хождения к Евсею Карповичу. И Матрена Даниловна, засуетившись, стала путать след.