Домой не по пути
Шрифт:
– У нас неплохая группа основалась, - заумно протягивает Джесси и улыбается.
– Мы можем гастролировать и зарабатывать деньги.
– Мы отстойно выступили, - бурчит в стол Тэмми. Мне интересно, она когда-нибудь воздерживается от пессимистичных комментариев?
– Нормально выступили. Нам только название придумать надо.
– Ну, давай, - соглашается Уилл, подперев подбородок ладонями, - какие варианты?
– Я ведь поэт, а не рекламщик.
– А поэты разве не креативные?
– Они скорее пассивно-несчастные. Изливают
– "Ветер перемен", - неожиданно провозглашает Кори и зарабатывает сразу четыре косых взгляда. Да-да, даже Тэмми голову приподнимает и фыркает:
– Ты еще скучнее, чем я думала.
– Что?
– Стесняется он.
– Нормальное название.
– Теперь он начинает нервно мять в пальцах салфетку и подергивает уголками губ.
– Вполне сносное. Рассчитанное на...
– ...старперов.
– Заканчивает зеленоволосая девушка.
– Да уж, "Ветер перемен". Ну, и сказал ты, котик.
– "Переменный ветер", - хихикает Джесси.
– Прогноз погоды какой-то, - улыбается Уилл.
– Группа "Метеорологи", встречайте!
– "Синоптики"!
– "Плотники"!
– "Охотники"!
– "Подлокотники"!
– Думаю, я выражу всеобщее мнение, когда попрошу вас заткнуться, - протягивает Тэмзи и улыбается.
– Такими успехами, наша группа будет называться - "Идиотики".
– О, Тэмми, - широко улыбается Уилл и касается пальцами ее руки, - ты тоже в теме!
– Я в реме.
Я вдруг прыскаю со смеху, а ребята задумчиво морщат лбы. Ох, с кем я сижу рядом. Неужели они не поняли шутку? Внезапно Тэмзи Пол на несколько ступеней поднимается в моем списке стерв-самоубийц. А так как знаю я таких девушек мало - точнее совсем не знаю никого - она автоматически занимает первое место.
Нам приносят картошку, бекон и огромные чашки с чаем. Они настолько огромные, что у меня пальцы даже не могут полностью их обхватить. Пахнет острой приправой. Мы не ели нормально уже несколько дней, и я неожиданно понимаю, что хочу проглотить все, что находится на столе. Минут пять мы молчим, изредка перекидываясь взглядами, но это к лучшему, иначе кто-то бы, да поперхнулся. Я обжигаю себе язык, когда залпом запиваю картошку, но мне все равно. Чувствую себя сорвавшейся с цепи голодной собакой.
– Приедем в Сиракьюс и снимем себе нормальное жилье, - внезапно говорит Уилл и кивает сам себе, перемешивая сахар. Вид у него какой-то задумчивый.
– Мы ведь с вами денег подзаработали. Можем позволить себе ночь в нормальном отеле.
– А не потерпеть ли до Нью-Йорка?
– Спрашивает Кори.
– Нью-Йорк?
– Удивляюсь я, распахнув глаза.
– Мы поедем в Нью-Йорк? Вот это да.
– Да, птенчик.
Я собираюсь ответить, но неожиданно у Кори звонит телефон. Он виновато кривится и достает жирными пальцами сотовый.
– Предки проверяют, жив ли ты, - холодно усмехается Уилл и отворачивается к окну. Я не хочу обращать на него внимания, но у меня ни черта не получается. Я вижу, как он с силой зубы стискивает, и я знаю: здесь что-то не так. Я чувствую это. Ощущаю. Внезапно мне кажется, что Уильям Гудмен такой же человек, как и все остальные. Что он ранимый и живой. Если ударить его, кровь польется. Он только с виду железный, а внутри - как и мы, уязвимый. Я невольно разглядываю его до тех пор, пока Кори неожиданно не толкает меня в плечо и цокает.
– Что такое?
– Вернись с небес на землю.
– В смысле?
– Это тебя.
– Меня?
– Я вскидываю брови, а друг поджимает губы. Он глядит на меня виновато, и я тут же понимаю, в чем дело. Черт. Сначала мне даже двигаться не хочется, но потом я громко выдыхаю и вырываю телефон из его пальцев.
Прежде чем ответить, встаю из-за стола. Плетусь вдоль стоек, пыльных окон и тихо постукиваю зубами, будто бы от холода. Но дело в том, что тут жарко, а морозит меня от предвкушения прекрасного разговора, которого не получится избежать.
Я откашливаюсь и прикладываю телефон к уху.
– Да?
– Реган, - на выдохе протягивает мама, и сердце у меня туго сжимается.
Молниеносно я ощущаю вину, свалившуюся на мои плечи тяжеленным камнем, и я замираю, прилипнув к полу. Внутри все переворачивается. Становится так паршиво, что в глазах рябит и темнеет. Я зажмуриваюсь, покачиваюсь в сторону и ударяюсь спиной о стену, словно она сможет меня удержать. Нет. Не сможет.
Едва мама продолжает говорить, я скатываюсь по ней вниз и оседаю на полу, сложив голову на дрожащие колени.
– Ты где, Реган? Куда ты пропала, Реган?
– Мам, все в порядке.
– Ты должна вернуться.
– Считаешь?
– Конечно! Реган, послушай, я все понимаю, но здесь твой дом.
– Это вряд ли.
– Я ведь жду тебя, ты - единственное, что у меня есть, Реган. Ты слушаешь? Кроме тебя у меня только скрипящий по швам брак и разваливающийся коттедж. Возвращайся, милая, прошу тебя, я поговорю с отцом. Я скажу ему, чтобы...
– Прекрати.
– Нет, я скажу, я обещаю!
– Ему наплевать. Я не хочу возвращаться. И ты уходи. Слышишь?
– Я не брошу его. Он ведь твой отец, Реган. Ему очень плохо сейчас.
– Неужели так по мне скучает?
– Я усмехаюсь и тут же виню себя за грубость. Но что мне еще остается? Я знаю, знаю, я не должна так говорить. Но как вести себя иначе, если в моей голове нет ничего кроме опасного яда, выпускающегося при любом упоминании об отце? Это защитная реакция, механизм. Этого не изменить.
– Он в больнице, Реган.