Домой не по пути
Шрифт:
Нью-Хейвен - большой город. С Нью-Йорком сравнивать его глупо, но есть и в нем что-то такое, что притягивает глаз. Наверно, спокойствие. Я бы непременно сняла сериал о том, как люди бродят здесь по засаженным улицам и завтракают на верандах.
Погода портится на глазах. Голубоватое небо затягивают тучи, они гремят, неохотно сталкиваясь над нашими головами, и клокочут, будто бы изголодавшиеся животные. Меня одолевает грусть. Я люблю дождь, люблю запах, исходящий от асфальта и земли, но еще я помню, зачем мы здесь, и куда мы приехали. А потому наслаждаться прохладным ветром трудно и глупо. Вряд ли радуга
Мы приезжаем в один из спальных районов Нью-Хейвена. А я не могу отделаться от мысли, что дома здесь в точности такие же, как и в Янгстауне. Стоят в рядок с темными и одинаковыми кубиками из черепицы и прямоугольными, засаженными лужайками.
Уильям сбавляет скорость, а я подсаживаюсь к окну и с грустью изучаю коттеджи. В одном из них живет настоящий отец парня. Интересно, что он чувствует? Район неплохой. Так, может, и Фрэнк Фостер - хороший человек?
Мы неожиданно останавливаемся. Перевожу взгляд на Уилла, а он с силой сжимает в пальцах кожаный руль. Глядит на дом, что стоит по правую сторону, и не двигается, не дышит. Превращается в статую с испуганными глазами.
– Ты как?
– На выдохе спрашиваю я, хоть и знаю, что вопрос глупый.
– Идем?
– Да.
– Уилл, все будет в порядке. Слышишь?
– Не будет, Реган. Но пошли.
Он выходит из машины и нервно потирает ладони о колени. Уилл волнуется. Никак не могу смириться с тем, что даже он чего-то боится. И что мне делать? Понятия не имею, как себя вести, просто подхожу к парню и беру его за руку. Кажется, он не замечает.
Мы плетемся по кирпичной дорожке, ведущей к двухэтажному домику. Трава здесь не просто зеленая, а ярко-изумрудная, блестящая от капель дождя, что начинает медленно падать на землю. Уилл останавливается перед дверью, втягивает воздух глубоко в легкие. Я крепче сжимаю его руку, а он дергает уголками губ.
– Чушь какая-то.
– Ты справишься. Давай.
– Я не знаю, что сказать.
– Ты и не должен знать. Все будет в порядке. Не бойся, Уилл.
Парень переводит на меня взгляд и серьезно кивает. Сердце мое падает. Я никогда еще не видела его настолько растерянным. Впервые мне кажется, что Уильяму Гудмену действительно кто-то нужен. И этот кто-то - я. Невероятно.
Он стучит по двери и переминается с ноги на ногу. Пальцы его так сильно сжимают мою ладонь, что она вспыхивает от боли. Но я терплю. Я вдруг понимаю, что физическая боль - полная чушь. Она убивает, изматывает, отнимает силы. Но она не проникает в твои вены, не прожигает насквозь кожу. Душевная боль - это яд, дурман, лишающий рассудка. Ты жив, показатели в норме, но ты умираешь, потому что осознанно перестаешь дышать.
Неожиданно дверь открывается, и на пороге оказывается симпатичная девушка. Она высокая, худощавая. Глаза у нее ярко-голубые. Как у Уильяма.
– Вы кто?
– Она облокачивается о дверь.
– Если что - Квентин в Лэйквуде и вернется только на следующей неделе.
– Квентин?
– Глупо переспрашивает Уилл.
– А вы не к нему?
Парень молчит. Впервые он молчит. Черт возьми, Уилл, скажи хоть что-нибудь. Но он не двигается. Испепеляет девушку озадаченным взглядом, и тогда шаг вперед делаю я.
– Мы ищем Фрэнка Фостера.
–
– На работе?
– Как и каждый будний день.
– А когда он вернется?
– Черт его знает. Дайте угадаю, вы задолжники? Всегда так. Летом студенты к нам в очередь выстраиваются, будто мой отец - тиран. Что завалили? Латынь?
Девушка вскидывает брови, а я внезапно повинуюсь инстинкту и киваю.
– Да, - улыбаюсь, - латынь.
– Лучше ищите его в университете. Он там больше времени проводит, чем дома. На кафедре или в западном корпусе. Йель такой большой. Я была там однажды, хотела папе чего-нибудь из еды принести, и заблудилась. Как вы справляетесь? Карту носите, что ли.
Йель? Теперь мой черед терять дар речи.
Настоящий отец Уильяма работает в Йельском университете? Хуже быть не может. Я неуверенно киваю, а незнакомка улыбается. Она вся искрится. Счастливая такая. Мне даже не по себе становится. Неужели люди могут улыбаться, любить свой дом, предков, свою жизнь. Не знаю, так ли это, но впечатление она производит светлое и теплое.
– Спасибо, - говорю я, растянув губы в улыбке, - прости, что потревожили.
– Ой, ладно. Удачи вам с латынью!
– Она смеется, закрывает дверь, а мы так и стоим на пороге, не двигаясь, словно приклеенные. Уилл протирает ладонями лицо. Затем тихо и без лишних слов спускается с крыльца. Я следую за ним.
– Нужно созвониться с Кори.
– Неожиданно говорит он.
– Зачем?
– Скажем, пусть едут в Рехобот-Бич. Мы их там подхватим. Не хочу делать крюк.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– Ты слышал ее? Нам нужно в университет.
– Нужно ли?
– Уилл, - я нагоняю парня и разворачиваю лицом к себе. Он смотрит куда-то вверх, а я упрямо поджимаю губы.
– Сколько лет ты пытаешься встретиться с ним? Сколько раз ты говорил родителям, что собираешься по штатам проехаться, а сам тянулся сюда?
– Реган.
– Поставь точку. Остановись. Это последний шанс, иначе жизнь пронесется, пока ты бежишь от собственных страхов. Знакомиться с новыми людьми, исследовать потаенные уголки штатов, городов - интересно. Но ты живешь этим. Живешь дорогой. Хватит.
– Что ты мне предлагаешь?
– Встретиться с Фрэнком Фостером и вернуться домой.
– А где мой дом?
– Спрашивает парень, опустив на меня взгляд.
– Где мне место?
– Сам решай. Считаешь, ты должен быть здесь, рядом с человеком, который когда-то бросил твою мать? Или ты должен скитаться по дороге, рассказывая направо и налево, что у тебя нет дома, тогда как в Янгстауне тебя ждут родители?
Парень отворачивается. Срывается с места, но я вновь беру его за руку.
– Хватит убегать.
– Я не убегаю.
– А что ты делаешь?
– Мы смотрим друг на друга, и я растерянно протираю руками лицо. Трудно заставлять человека делать то, что причинит ему боль. Но, а если мы уедем, если мы унесемся отсюда на всех порах, станет ли ему легче? Не станет. Уильям должен взглянуть в глаза собственному страху. Он должен увидеть Фрэнка Фостера, чтобы вновь спать по ночам.
– Осталось чуть-чуть.
– Шепчу я.
– Ты не можешь уехать. Не сейчас.