Домой приведет тебя дьявол
Шрифт:
Ее мрак, ее тяжесть были настолько близки, что я не мог дышать.
– Как от козла молока, – эти слова повисли на миг в воздухе. Ей нужно было пройти мимо меня, чтобы вернуться в общую комнату, поэтому она подошла ко мне ближе. Потом остановилась. Я чувствовал ее тело у себя за спиной, ее тепло так близко к моей коже.
– Как от козла молока. – Она была слишком близко. Слова прозвучали слишком резко и таким тоном – мне словно нож в спину вонзили.
Злость вспыхнула у меня в груди. Я хотел, чтобы она отодвинулась от меня, а потому пожал плечами, давая ей понять, что она зашла в мое личное пространство. Но она стояла слишком близко. И была довольно невысокой. Мой локоть ударил ей по носу. Руки ее взлетели в воздух.
Мелиса, сидя на полу с разбитым до крови носом, окруженная битым стеклом, подняла на меня глаза. Ее губы дрожали, руки тряслись, но ее глаза смотрели таким тяжелым взглядом, что начисто сокрушили меня. Одним взглядом она обрушила на меня все свои унции ненависти, все аргументы, все обвинения. Взволнованное извинение, подбиравшееся к моему горлу, остановилось на полпути и умерло, превратилось в комок, а не в слова.
Я ударил мою жену и мать моей мертвой дочери локтем в лицо.
Я пытался оттолкнуть любовь моей жизни, как отталкивают мужчину, который пытается тебя обокрасть.
Я не хотел, чтобы она была рядом со мной, потому что она была причиной моей боли, а ее слова обжигали. Проку от меня было гораздо больше, чем молока от козла. Я не был виноват ни в чем из случившегося. Это ее дефектные гены убили мою дочь. Я прочитал десятки статей, в которых говорилось, что точная причина большинства случаев детской лейкемии неизвестна, но меня на мякине не проведешь, я умею видеть, что там, за занавесом, верно? Она была виновата. Она не уделяла дочери своего гребаного внимания, а потому диагноз ей поставили, когда было слишком поздно. Мелиса верила в Бога, но, может, недостаточно верила, а потому ей было отказано в чуде. Она сама захотела иметь ребенка, а потому все, что за этим последовало, – ее вина.
Мелиса встала, ее покачивало, левой рукой она сжимала кровоточащий нос. Она выпрямилась, как сломавшаяся машина, посмотрела на кровь на своей руке. Потом снова посмотрела на меня. В белках ее глаз было слишком много красного, слишком много месяцев отчаяния было прорисовано капиллярами.
Женщины – фундамент. Меняется только то, для чего или для кого они служат опорой. Убери из этой системы женщину, и у тебя останутся только пространства между прочими элементами и горами обломков. Когда Мелиса подняла вторую свою руку и увидела кровь из раны, причиной которой стал удар о стол, ноги у нее подкосились, и она стала медленно возвращаться на пол, стараясь не попасть на осколки стекла. Я чувствовал, как ее миниатюрное тело тащит за собой вниз весь мир. Она застыла в сидячем положении, обхватив себя руками, словно щитом, хотя и знала, мне не понадобится особых усилий, чтобы выкрутить их из суставов. Ярость во мне была приводной пружиной, готовой сорваться.
Часть меня требовала, чтобы я немедленно подошел к ней, опустился на колени, поднял ее и попросил прощения, объяснил, что это произошло случайно, вернулся назад во времени и ликвидировал ущерб. Но другая часть, та часть, которая чувствовала себя более сильной и более важной, хотела оставить ее на месте, выбросить этого человека, который был связан с нашим мертвым ангелочком такими же прочными узами, как и я, из моей жизни, оставить ее истекать тут кровью в одиночестве. Я не мог иметь дела с Мелисой или с самим собой, а потому оставил жену на полу, а сам заперся в ванной.
Я принял горячий душ, который длился так долго, что ладони у меня покрылись морщинами, превратились в бледных иноземных пауков в конце моих рук. Вода жалила
В какой-то момент Мелиса встала. Ее тихие шаги были как сердитая барабанная дробь по полу, возвещавшие о возможности взрыва. Но взрыва не последовало. В конечном счете я тихонько вышел из ванной. Я представил себе, что Мелиса бросается на меня – зубы оскалены, ногти готовы содрать с меня полоски моей кожи в наказание за то, что я сделал с ней. Я увидел, как она прошла в комнату с большим осколком стекла со стола в руке.
Но Мелиса заперлась в комнате Аниты. На полу остались капельки крови, ведущие к ее двери, на ручке – красный мазок. Я подошел к двери, услышал ее всхлипы с другой стороны. Она провела там несколько часов. А я уснул на диване, включив телевизор – показывали старый фильм о космическом корабле, который вернулся из ада.
На следующий день, когда я проснулся, Мелисы не было. На кухонном столе рядом с остатками пищи я нашел записку. Она уезжала к родителям в Орландо. «Меня не ищи, – написала она в последней строке. – То, что привязывало нас друг к другу, теперь еда для червей».
Глава 5
Десять дней спустя после того, как я ударил Мелису локтем в лицо, отчего она рухнула на наш стол, я нашел в почтовом ящике бумаги на развод. Я их подписал и на следующий день положил в почтовый ящик. Денег, какие были у меня, хватило бы недели на две-три, но это все. А счета продолжали приходить. При мысли о том, что на работе нужно взаимодействовать с другими людьми, у меня мурашки бежали по коже.
Я каждый день часами бесцельно бродил по дому. В воздухе постоянно стояло какое-то жужжание, как звук помех на соседском телевизоре. Оно продолжалось три дня, сводя меня с ума и одновременно превращаясь в фоновый звук, как гудение холодильника. Чтобы не слышать этого жужжания, я заходил в комнату Аниты и садился на краешек кровати, которая еще хранила запах бесслезного шампуня – нужно было только наклониться к подушке.
Иногда я, выплакавшись, засыпал на полу в ее комнате. Случались дни, когда у меня сна не было ни в одном глазу, а от бессонницы появлялась тошнота. В те дни, когда бессонница меня не донимала, сны об Аните врывались в мое бытие. Я снова держал ее на руках. Снова щекотал. Jugamos con sus munecas otra vez [21] . Ее голос, ее смех, ее энергия – они повсюду. Каждый раз, когда она приходила в мои сны, я просыпался в слезах и плакал, пока не засыпал от усталости.
21
Мы снова играли с ней в куклы (исп.).
В один из дней, приблизительно через неделю после ухода Мелисы, я услышал топоток маленьких ножек у ее комнаты. Я затаил дыхание, выходя в коридор, чтобы посмотреть. Коридор был пуст. Комнаты были пусты. Крохотных ножек в доме не было. Звук раздавался только в моей голове.
Я стоял там, прислушивался, надеялся. Ничего. Спустя какое-то время мои мысли унеслись неизвестно куда, и я решил, что мне нужно подышать свежим воздухом. Я даже не мог вспомнить, когда в последний раз выходил из дома, но стоило мне выйти на крыльцо, как меня ужаснуло ветхое состояние домов вокруг меня. Я никогда не жил в богатых районах, и этот район был ничуть не лучше тех, в которых я жил прежде, вот только грязи на стенах, отшелушившейся краски и ржавых балконов было меньше. Траву уже давно никто не косил. На улице стоял хлам в виде машин со спущенными покрышками, выгоревшими кузовами. Вдали шла девочка, вроде бы прихрамывала.