Домзак
Шрифт:
Вернувшись в зал, Байрон увидел на верхней лестничной площадке "нимфетку": на ней была шляпка с вуалеткой, черное платье до каблуков и короткие черные перчатки.
– Отдохни, - сказал он.
– У нас в запасе еще часа полтора.
– Ну и сука же ты, Байрон Тавлинский!
– ледяным голосом ответствовала "нимфетка", глядя на него сверху.
Байрон не решился подняться по лестнице. "Посижу-ка я лучше в кухне, решил он.
– Понюним с Нилой на пару, по рюмашке махнем.
– А какой-то развеселый
Они подъехали к окруженной пыльными липами старой церкви в самый раз. Из ворот выносили гроб, священник, мерно размахивая кадилом, что-то говорил напевным голосом толпе прихожан, за ним, тесно прижавшись друг к дружке, вышли Майя Михайловна с Оливией. Байрон поискал глазами дядю Ваню, но не нашел.
– Байрон!
– Его поманил пальцем Кирцер, одетый по такому случаю в парадный мундир, рукав которого был украшен черной лентой.
– Обезьяна нашли. В лесу за ликеро-водочным. Одним выстрелом в висок. Ты только пока никому, мы даже родителям не говорили... Сейчас пытаемся автокраном вытащить его джип из ямины.
– Никаких следов?
– Мы ж не ищейки.
– Кирцер снял фуражку, промокнул платком лоб.
– Таты узнают - озвереют.
– А если уже знают?
– Нет. В церкви вели себя как люди, крестились. Сейчас на кладбище поедут.
– А если на кладбище что-нибудь случится?
Кирцер рассердился.
– Если, если! У меня здесь чуть больше десятка сотрудников, вот тебе и ответ на все твои "если".
– Он вдруг схватил Байрона за лацкан.
– Или тебе что-то известно? Не играй со мной в эти игры, сынок. Не хватало еще, чтобы на кладбище...
– Он перекрестил потный лоб.
– Если знаешь, скажи сейчас. Ну!
– Ничего не знаю. Трясет что-то с утра, - вот и все.
Подполковник надел фуражку, махнул кому-то рукой. Люди двинулись к автобусам, вытянувшимся вереницей по улице Жиржинского.
– Садись с матерью... ну с гробом, - сказала Диана.
– А я в хвосте пристроюсь - за автобусами.
Александр Зиновьевич выжал клаксон - лимузин взревел, за ним загудели и остальные автомобили.
Процессия медленно тронулась. До кладбища путь был неблизкий.
По сторонам кладбищенских ворот стояли длинные черные автомобили и микроавтобус, из которого выгружали огромные венки.
– От Татищевых, - сквозь зубы процедила Майя Михайловна.
– Зря радуются: после старика Оливия им змеем-горынычем покажется. Это она только с виду - кисонька...
Байрон тупо кивнул, не отрывая взгляда от белой повязки на шее деда.
Всю дорогу он сидел с закрытыми глазами. Ему казалось, что все тело его с огромной скоростью буровят во всех направлениях мелкие белые червячки с острыми головками, вызывая нутряную щекотку, и больше всего он боялся, что в самый неподходящий момент эти червячки
Сторож в выгоревшем пиджаке с медалью на лацкане ругался со старухой, которая норовила проскочить перед процессией, таща за собою толстую серую овцу. Наконец он страшно закричал на нее, и старуха, нырнув перед капотом автобуса, вприскочку умчалась вдаль по улице - туда, где кончалось кладбище и начинались выпасы.
Байрон небрежно вытер платком лицо и на всякий случай взглянул: червячков не было.
– Только-только дожди кончились, а пыль - на тебе, - прошептал ему на ухо дядя Ваня, сидевший за спиной Байрона.
Автобус с гробом, покачиваясь на неровностях, ползком двинулся в дальний конец аллеи.
Остальные автомобили сгрудились у арки. Люди с цветами и венками выстроились за Александром Зиновьевичем и служащими фирмы Тавлинских, которые несли на бархатных подушечках дедовы ордена и медали.
Байрон отвернулся.
Автобус остановился. Открылась задняя дверь, и мужчины в черных пиджаках с натугой вытащили гроб из автобуса.
– Крышку не забудьте!
– крикнула Майя Михайловна.
– Ты это уже говорила, - напомнил Байрон, помогая матери спрыгнуть на землю.
– Как ты на своих шпильках по рыхлой земле пойдешь... Держи меня под руку...
За деревьями, влажно вздохнув, важно заиграл оркестр.
– Мне на такой гроб за три жизни не заработать, - с сожалением проговорил шофер, снимая фуражку и крестясь.
– Эх, жизнь!
Сзади подходили и подходили люди - и те, что приехали на автобусах, и жители ближних домов. Байрон обратил внимание на моложавую тетку, которая проталкивалась через толпу со стулом в руках.
Заранее для прохода процессии прорубили что-то вроде просеки в безобразно разросшихся кустах бересклета и ольшаника.
Когда гроб опустили на землю рядом с дышавшей сыростью ямой, оркестр умолк. Люди расступались, давая дорогу мэру со свитой и священнику с причтом.
Над толпой высилась та самая моложавая женщина, которая принесла с собою стул: вот зачем он ей понадобился - чтоб все хорошенько разглядеть.
– На тебе лица нет, - прошептала Оливия.
– Я пока в сторонке постою, - шепотом же ответил ей Байрон.
– Когда будет пора, ты мне дай знать... я тут рядом буду...
– Только не кури - не положено, - напутствовала мать.
Байрон вышел к старому тополю с потрескавшейся корой, присел на корточки и закурил, спрятав сигарету в кулак. Рядом с ним присел сторож с медалью на лацкане. Он тоже курил, отмахиваясь веточкой от комаров.
– Место вроде сухое, - сказал Байрон, не спуская глаз с Оливии. Откуда бы здесь комарам взяться?
– После дождя они жуть какие злые, - поддержал беседу сторож.
– А моя сегодня спозаранку в лес сбегала, целое лукошко подосиновиков принесла. Чистые, гладкие - ни червоточинки.