Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)
Шрифт:
Монахи придержали муловъ, и изумленные столько же словами, какъ и фигурой Донъ-Кихота, отвчали ему: «благородный рыцарь, мы не жильцы подземнаго міра и ни порожденье сатаны, а бенедиктинскіе монахи, мирно отправляющіеся по своей дорог; не зная, не вдая о томъ, увозятъ-ли кого нибудь въ этой карет, или нтъ.»
«Меня не провести словами; я знаю васъ, жалкая сволочь», отвчалъ Донъ-Кихотъ, и не долго думая, такъ яростно кинулся съ копьемъ своимъ на одного изъ монаховъ, что еслибъ послдній не догадался быстро соскочить съ мула, то былъ-бы тяжело раненъ, или даже убитъ. Видя это, товарищъ его пришпорилъ мула и быстре втра помчался въ сторону. Въ туже минуту Санчо, поспшно соскочивъ съ осла, кинулся на распростертаго на земл монаха и принялся обирать его. Подоспвшіе на помощь слуги бенедиктинцевъ спросили Санчо, съ какой стати онъ обираетъ монаха? «А съ такой, что я пользуюсь плодами побды, одержанной моимъ господиномъ», отвчалъ оруженосецъ. Не удовольствовавшись этимъ отвтомъ, и видя, что Донъ-Кихотъ поскакалъ къ карет, прислуга монаховъ кинулась на Санчо, повалила его на землю и избила до полусмерти. Между тмъ монахъ, не теряя времени, вскочилъ на мула и дрожа отъ страха, поспшилъ присоединиться къ своему товарищу, отъхавшему довольно далеко, и оттуда наблюдавшему за ходомъ описываемаго здсь приключенія. Увидя себя вмст, монахи продолжали свой путь, безпрерывно открещиваясь, какъ будто сатана слдовалъ по пятамъ ихъ.
Донъ-Кихотъ этимъ временемъ ораторствовалъ у дверецъ кареты бискайской дамы. «Прекрасная дама», сказалъ онъ ей, «вы свободны и можете располагать собою по своеу произволу,
Донъ-Кихоть, понявшій бискайца, хладнокровно отвтилъ ему: «безумецъ! если-бы ты былъ рыцарь, то я ужь наказалъ бы твою дерзость.»
— Я, я не рыцарь! воскликнулъ бискаецъ. Клянусь, ни одинъ христіанинъ не произносилъ еще такой лжи. Если, бросивъ копье, ты обнажишь мечъ свой, то скоре самъ полетишь въ воду, чмъ сбросишь въ нее кошку [4] .
— Увидимъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, и, кинувъ копье, онъ обнажилъ мечъ, прикрылся щитомъ и устремился на своего противника, сгарая нетерпніемъ поразить его.
4
Во времена Сервантеса, въ Испаніи существовала игра, въ которой нсколько человкъ, становясь на берегу рки, старались загнать въ нее кошку.
Бискаецъ хотлъ было спрыгнуть съ своего наемнаго, неповоротливаго мула, на котораго трудно было разсчитывать во время битвы, но у него едва хватило времени обнажить мечъ; и еще счастіе его, что, находясь вблизи кареты, онъ могъ выхватить оттуда подушку, замнившую ему щитъ. Вс присутствовавшіе при этой сцен, видя двухъ вооруженныхъ бойцовъ, готовыхъ, какъ смертные враги, напасть одинъ на другаго, пытались было разнять ихъ, но напрасно, потому что бискаецъ грозилъ убить всякаго кто ршится остановить его. Испуганная этой угрозой дама, видвшая въ карет, велла кучеру отъхать на нкоторое разстояніе, и издали смотрла на битву бискайца съ Донъ-Кихотомъ.
Приблизясь къ своему противнику, бискаецъ такъ сильно ударилъ его по плечу, что еслибъ мечъ не наткнулся на щитъ, то онъ насквозь прокололъ бы Донъ-Кихота.
«Владычица моего сердца», воскликнулъ Донъ-Кихотъ, почувствовавъ ударъ, показавшійся ему паденіемъ горы, «цвтъ красоты, Дульцинея! Помогите вашему рыцарю, который, повинуясь вамъ, находится въ такой опасности». Вымолвитъ эти слова, стиснуть мечъ, прикрыться щитомъ и обрушиться на врага — было дломъ одной секунды. Бискаецъ, видя стремительность Донъ-Кихота, прикрытый подушкой, твердо ожидалъ удара, не двигаясь ни назадъ, ни впередъ, такъ какъ измученный, усталый и непріученный къ боевымъ маневрамъ мулъ его стоялъ, какъ вкопанный на мст. Итакъ мы видимъ Донъ-Кихота, устремленнаго съ обнаженнымъ мечомъ на своего противника, готовясь разрубить его на двое и бискайца, готоваго, въ свою очередь, подъ прикрытіемъ подушки, отразить грозящій ему ударъ. Вс окружающіе ихъ, перепуганные этимъ неожиданнымъ зрлищемъ, съ безпокойствомъ ожидаютъ развязки боя; а дама въ карет съ своими прислужницами возноситъ молитвы ко всмъ святымъ рая и общаетъ раздать тысячи свчей по костеламъ Испаніи, лишь бы только Господь не отступился отъ ея оруженосца въ эту ужасную минуту. На этомъ интересномъ мст, историкъ прерываетъ свое повствованіе, ничего не говоря, чмъ и какъ окончился этотъ грозный поединокъ, — и оправдывая себя тмъ что онъ ничего больше не могъ узнать о дальнйшихъ подвигахъ Донъ-Кихота. Но тотъ, которому суждено было продолжать эту въ высшей степени любопытную исторію, никакъ не могъ примириться съ мыслью, чтобы память о Донъ-Кихот потонула въ Лет, и чтобы лучшіе умы Ламанча такъ мало радли о своей слав, что не позаботились даже сохранить въ своихъ архивахъ рукописей, относящихся къ похожденіямъ ихъ славнаго рыцаря. Подъ вліяніемъ этой мысли, онъ не отчаявался отыскать когда нибудь конецъ этой исторіи, и благодаря Бога нашелъ ее, какъ о томъ будетъ разсказано въ слдующей глав.
Глава IX
Мы оставили славнаго Донъ-Кихота и мужественнаго бискайца съ поднятыми и обнаженными мечами, готовыхъ поразить другъ друга такими ударами, что они пронзили бы насквозь и какъ гранату перервали бы на двое разъяренныхъ противниковъ, еслибъ безпрепятственно обрушились на нихъ. Но на этомъ мст, прерывается, какъ мы уже сказали, исторіи дяній нашего рыцаря, и историкъ ничего не говоритъ, что случилось потомъ. Это крайне огорчило меня, и удовольствіе, испытанное при чтеніи прекрасной книги уступило мсто досад, когда я подумалъ, какъ мало могъ я разсчитывать, чтобы мн удалось отыскать продолженіе этого замчательнаго разсказа. Мн казалось однако невозможнымъ, чтобы такой славный рыцарь, какъ Донъ-Кихотъ, не нашелъ мудреца, который повдалъ-бы міру о его неслыханныхъ длахъ; я не могъ врить, чтобы онъ оказался лишеннымъ той чести, которой удостоились Платиръ и ему подобные странствующіе рыцари, имвшіе по одному и даже по два историка, оставившихъ намъ сказанія не только о подвигахъ и дяніяхъ этихъ рыцарей, но даже о самыхъ сокровенныхъ помыслахъ ихъ, не стоющихъ, по видимому, никакого вниманія. Повторяю, я не могъ примириться съ мыслію, что эта чудесная исторія осталась не доконченной, и одно только всесокрушающее время, думалъ я, могло уничтожить или погрести ее въ пыли какого нибудь архива. Съ другой стороны, я говорилъ себ, если въ числ книгъ нашлись такія не старыя сочиненія, какъ генаресскія нимфы, или лекарство отъ ревности, то ясно, что исторія его принадлежитъ не къ запамятнымъ временамъ, и что если она даже не написана, то, во всякомъ случа, должна бы жить еще въ памяти людей его околодка. Мысль эта не давала мн покоя. Я томился желаніемъ узнать дальнйшія похожденія нашего безсмертнаго испанца Донъ-Кихота, этого ослпительнаго свтила ламанчскаго, этого дивнаго мужа, который, въ жалкій нашъ вкъ, ршился воскресить странствующее рыцарство, посвятить жизнь свою преслдованію зла, защит вдовъ и покровительству несчастныхъ двъ, странствовавшихъ, на своихъ коняхъ, съ хлыстомъ въ рук и съ тяжестью всего своего цломудрія на плечахъ, до горамъ и доламъ, такъ беззаботно, что если даже он избавлялись отъ преступныхъ покушеній какого-нибудь безмрнаго великана или невжи рыцаря то посл восьмидесятилтнихъ странствованій по блому свту, впродолженіи которыхъ умудрялись ни разу не ночевать подъ кровлей своего дома, он сходили во гробъ столь-же невинными, какъ и ихъ матери. Какъ въ этомъ, такъ и во многихъ другихъ отношеніяхъ рыцарь Донъ-Кихотъ достоинъ вковчныхъ похвалъ, часть ихъ должна бы принадлежать и мн за т неусыпныя старанія, которыя я прилагалъ къ отысканію и изданію въ свтъ конца этой исторіи. Конечно, еслибъ не счастливый случай, вс мои старанія не послужили-бы ни къ чему, и мы лишились бы того удовольствія, которое можемъ испытывать часа два, употребленные на прочтеніе этойг иииги. Гуляя однажды, по алканской улиц, въ Толедо, я увидлъ мальчика, продававшаго старыя рукописи и шолковые лохмотья. Такъ какъ я съ малолтства страшно любилъ читать все, даже валявшіяся на улиц бумажки, поэтому, слдуя своему природному влеченію, я взялъ изъ рукъ мальчика одну тетрадь, оказавшуюся арабской рукописью. Не зная арабскаго языка, я оглянулся вокругъ себя, въ надежд увидть гд нибудь объиспанившагося мориска, который бы могъ прочесть и перевести мн эту рукопись. За переводчикомъ
Въ первой тетради нарисована была битва Донъ-Кихота съ бискайцемъ; оба въ томъ положеніи, въ какомъ мы ихъ оставили, съ занесенными другъ на друга мечами; одинъ, прикрытый своимъ грознымъ щитомъ, другой — подушкой. У ногъ бискайца, мулъ котораго такъ поразительно былъ изображенъ, что его издали можно было принять за наемнаго, написано было — донъ Санчо Азпельтіо; у ногъ Россинанта написано было: Донъ-Кихотъ. Россинантъ былъ мастерски нарисованъ: такой длинный, длинный и тощій, съ такой выдающейся шеей и чахоточной мордой, что онъ вполн оправдывалъ свое названіе. Возл него нарисованъ былъ Санчо, держа за узду своего осла; у ногъ его также красовалась надпись Санчо Занкасъ. Прозвище это, какъ кажется, судя по картин, происходило отъ его брюшка, роста и косолапыхъ ногъ; поэтому должно быть историкъ и называетъ его безразлично то Санчо, то Занкасъ. Можно было бы упомянуть еще о нкоторыхъ мелочахъ, но такъ какъ он сами по себ незначительны и исторія наша нисколько не выиграла бы отъ нихъ въ своей правдивости, — говорю въ своей правдивости, потому что нтъ исторіи, о которой можно было бы сказать что она дурна, если только она истинна, — поэтому я и опускаю ихъ безъ вниманія. Исторію же Донъ-Кихота, если и можно было бы заподозрить по чему нибудь во лжи, то разв потому только, что она написана арабомъ, а арабы, какъ извстно, не особые поклонники правды. Но съ другой стороны, изъ ненависти къ намъ, арабскій историкъ, во многихъ случаяхъ, готовъ былъ бы скоре недоговорить, чмъ перелить черезъ край; таково, по крайней мр, мое мнніе. И дйствительно онъ говоритъ удивительно сжато, или даже молчитъ везд, гд, по моему мннію, ему слдовало особенно распространиться о подвигахъ Лананчскаго рыцаря;.— уловка недостойная историка, обязаннаго быть безпристрастнымъ и правдивымъ, ни на минуту не жертвуя исторической истиной страху, привязанности, корысти и вражд; исторія, это мать истины, хранилище всхъ дйствій человка; она приподымаетъ предъ нами завсу съ прошлаго, полнаго великихъ примровъ для настоящаго и поученій для будущаго. Все это, читатель, найдешь ты въ предлагаемой иною исторіи, и если чего не окажется въ ней, то отвтственность за то должна пасть на автора, а не на переводчика. Оговорившись такимъ образомъ, приступимъ къ изложенію дальнйшей исторіи Донъ-Кихота, начинающейся такъ: при взгляд на мужественныя и ршительныя позы двухъ гордыхъ бойцовъ, стоявшихъ съ занесенными другъ на друга мечами, можно было думать, что они грозятъ аду, небесамъ и земл. Бискаецъ ударилъ первый и притомъ съ такою силою и озлобленіемъ, что еслибъ оружіе не поскользнуло въ его рук, то этотъ ударъ положилъ бы конецъ битв и дальнйшимъ похожденіямъ нашего героя. Но судьба, хранившая его для новыхъ подвиговъ, перевернула мечъ въ рук бискайца такъ, что обрушившись на лвое плечо противника, ударъ обезоружилъ его только съ этой стороны, отскши часть шлема и половину его уха. Кто могъ, великій Боже! описать бшенство Донъ-Кихота, въ минуту почувствованнаго имъ удара! Выпрямившись на стременахъ и стиснувъ обими руками мечъ, онъ нанесъ имъ такой страшный ударъ по голов противника, что у несчастнаго, не смотря на защиту подушки, кровь брызнула изъ носу, ушей и рта, и онъ непремнно повалился бъ на землю, еслибъ, въ минуту удара, не ухватился со всей силой за шею своего мула; вскор, однако, руки его повисли на воздух, ноги потеряли стремена, и испуганный мулъ, не чувствуя боле узды, стремглавъ кинулся въ сторону, сбросивъ съ себя всадника, какъ снопъ, повалившагося на землю.
Увидвъ своего врага, распростертымъ на земл, Донъ-Кихоть, быстро соскочивъ съ лошади, приставилъ къ глазамъ его остріе меча, повелвая ему сдаться, подъ угрозою смерти. Бискаецъ не въ силахъ былъ проговорить ни слова, и озлобленный противникъ не пощадилъ бы его, еслибъ дама въ карет, издали ожидавшая развязки нежданнаго боя, полумертвая отъ страха, не поспшила къ рыцарю съ мольбою пощадить ея оруженосца. «Щажу его, прекрасная дама», отвчалъ Донъ-Кихотъ, «но только съ условіемъ, чтобы онъ далъ мн слово отправиться въ Тобозо, представиться тамъ отъ моего имени несравненной Дульцине и повергнуть себя въ ея распоряженіе».
Ничего не понимая, не зная и не спрашивая, что за существо эта несравненная Дульцинея, дама, ни мало не колеблясь, согласилась на вс условія, предложенныя ей рыцаремъ.
«Пусть же живетъ онъ, покоясь на вашемъ слов«, отвчалъ Донъ-Кихотъ, указывая на бискайца, «пусть будетъ обязанъ вамъ тою милостью, которой онъ недостоинъ былъ за свою надменность».
Глава X
Санчо, хотя порядкомъ измятый невжливыми слугами бенедиктинцевъ, усплъ однако подняться на ноги и, внимательно слдя за ходомъ описанной нами битвы, молилъ Творца даровать побду его господину, который, по мннію Санчо, могъ въ этой битв завоевать островъ и подарить его своему оруженосцу. Видя поединокъ оконченнымъ и Донъ-Кихота, готоваго ссть на коня, онъ поспшилъ поддержать рыцарю стремя, и кинувшись предъ нимъ на колни, цалуя его руки, говорилъ ему: «удостойте, ваша милость, подарить мн островъ, завоеванный вами въ этой ужасной битв, потону что, какъ бы онъ ни былъ великъ, я чувствую себя въ силахъ управлять имъ, не хуже любого губернатора».
— Другъ мой, отвтилъ Донъ-Кихотъ; настоящее приключеніе не изъ тхъ, въ которыхъ завоевываются острова; это одна изъ очень обыкновенныхъ встрчъ на большихъ дорогахъ, отъ которыхъ нельзя ждать другихъ выгодъ, крон возможности сломать шею, или лишиться уха. Но не унывай; мн предстоитъ еще не мало случаевъ подарить теб не только островъ, но даже что нибудь лучшее.
Санчо, разсыпаясь передъ рыцаремъ въ благодарностяхъ, поцаловалъ руки и край его латъ, помогъ ему ссть на коня, и самъ, взобравшись на своего осла, послдовалъ за Донъ-Кихотонъ, помчавшимся въ близлежавшій лсъ, не простясь съ дамой, сидвшей въ карет. Санчо скакалъ во всю прыть своего осла, но Россинантъ мчался такъ быстро, что оруженосецъ нашъ принужденъ былъ наконецъ закричать Донъ-Кихоту, прося его остановиться. Рыцарь придержалъ коня, и Санчо, догнавъ своего господина, сказалъ ему: «я думаю, что намъ не мшало бы скрыться на время въ какой нибудь церкви, потому что побжденному противнику нашему приходится больно круто; извстіе о немъ можетъ дойти до святой германдады, и святое судилище потребуетъ насъ, пожалуй, къ отвту; а разъ очутившись въ его рукахъ, намъ придется пообождать, пока насъ выпустятъ на волю».