Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

— Такова ужь женская натура, замтилъ Донъ-Кихотъ: любить тхъ, кто ихъ ненавидитъ — и ненавидть влюбленныхъ въ нихъ.

— Собралъ пастухъ свое стадо, продолжалъ Санчо, и направился съ нимъ въ Эстрамадуру, намреваясь оттуда пробраться въ Португалію. Провдавъ это, Таральва, пустилась за нимъ слдомъ, на босую ногу, съ башмаками въ одной, съ посохомъ въ другой рук и съ котомкой за плечами. Въ котомку, какъ слышно было, уложила она кусокъ зеркала, кусокъ гребня и коробочку съ какими-то красками для штукатурки своего лица. Но мн, право, нтъ охоты разбирать, что она тамъ уложила, да и не въ этомъ дло, а въ томъ, что пастухъ нашъ пришелъ къ берегамъ Гвадіаны, когда вода въ рк поднялась, и почти что вышла изъ береговъ, а между тмъ съ той то стороны, съ которой переправляться надо ему, не видать ни лодочки, ни лодочника, ни парома. Взяла тутъ нашего пастуха досада, потому что если не успетъ онъ скоро переправиться, такъ, того и гляди, нагонитъ его, да разрюмится передъ нимъ Таральва. Думалъ онъ, думалъ,

глядлъ онъ, глядлъ, да таки выглядлъ, наконецъ рыбака съ душегубкой, да только такой малюсенькой, что на ней умститься всего на всего могла одна коза, да одинъ человкъ. Нечего длать, кликнулъ пастухъ этого рыбака и попросилъ перевезти на другой берегъ его самаго и триста возъ его. Рыбакъ взялъ одну козу, перевезъ ее — пріхалъ, взялъ другую козу, перевезъ другую, пріхалъ, взялъ третью козу, перевезъ третью — Ради Бога, ваша милость, не ошибитесь въ счет козъ, продолжалъ Санчо, потому что если вы ошибетесь хоть въ одной, тогда, баста, не будетъ вамъ сказки, то есть, ни одного словечка нельзя будетъ больше припомнить. Теперь нужно вамъ сказать, — что другой-то берегъ былъ крутой, глинистый и скользкій, такъ что рыбаку много нужно было времени, чтобы перезжать туда и назадъ. Похалъ однако еще за козой, да еще, да еще

— Ради Бога, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, ну считай, что онъ уже всхъ ихъ перевезъ, и перестань перезжать съ одного конца на другой, иначе ты въ цлый годъ не перевезешь всхъ твоихъ козъ.

— А сколько ихъ перевезено до сихъ поръ? спросилъ Санчо.

— Чортъ ихъ знаетъ — отвтилъ Донъ-Кихотъ.

— А вдь предупреждалъ же я вашу милость, замтилъ Санчо, не сбиться въ счет; ну, теперь сказка кончена, продолжать ее ужь никакъ нельзя.

— Что за дьяволъ, воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Что за отношеніе такое между сказкою твоею и счетомъ козъ? И какъ это можетъ быть, чтобы пропустивши въ счет одну козу, ты не могъ бы сказать больше ни слова.

— Ну вотъ подите-же, не могу, да и только! отвчалъ Санчо, потому что, когда я спрашивалъ у вашей милости, сколько перевезено козъ, и когда вы мн отвтили, что не знаете, въ ту самую минуту, у меня отшибло память; и теперь, хоть тресни, я ничего не припомню; знаю только, что оставалось мн досказать вамъ самое лучшее, что было во всей сказк.

— Такъ сказка твоя кончена? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Какъ жизнь моей матери. — отвтилъ Санчо.

— Клянусь Богомъ, замтилъ Донъ-Кихотъ, сказка эта — одна изъ самыхъ диковинныхъ вещей за свт, особенно еще, такъ какъ ты разсказывалъ и закончилъ ее; оно, впрочемъ, и странно было-бы ожидать чего-нибудь лучшаго отъ такого умницы, какъ ты. Впрочемъ, очень можетъ быть, что шумъ этихъ неустанно раздающихся ударовъ, дйствительно, отшибъ у тебя память. Удивляться тутъ, кажется, нечему.

— На свт нтъ ничего невозможнаго, отвчалъ Санчо, но только, что касается моей сказки, то позвольте доложить вашей милости, что она дйствительно должна окончиться въ ту минуту, когда спутаешься въ счет козъ.

— Ну и Богъ съ ней, кончай ее, когда теб угодно, сказалъ Донъ-Кихотъ. Посмотримъ-ка лучше, не тронется-ли, наконецъ, Россинантъ. Съ послднимъ словомъ онъ пришпорилъ его, но увы! Россинантъ опять подпрыгнулъ и только; съ мста онъ не двинулся ни на шагъ, такъ хорошо связалъ его Санчо.

Вскор однако начало свтать, и тогда оруженосецъ нашъ втихомолку развязалъ ноги Россинанту. Почувствовавъ себя свободнымъ, конь Донъ-Кихота какъ будто немного ободрился, по крайней мр, онъ принялся топтать передними ногами; другаго, конечно, ничего и ждать отъ него нельзя было. Видя, что Россинантъ шевелится наконецъ, Донъ-Кихотъ невыразимо обрадовался и ршился тотчасъ же пуститься на встрчу ужасному приключенію. Теперь, между-прочимъ, при блдномъ свт зари, онъ увидлъ, что провелъ ночь подъ группою высокихъ каштановыхъ деревьевъ, дающихъ, какъ извстно, весьма широкую тнь. Страшные удары между тмъ не переставали раздаваться, а причина ихъ, по прежнему, оставалась скрыта. Но не колеблясь боле ни одного мгновенья, Донъ-Кихотъ простился еще разъ съ своимъ оруженосцемъ и приказалъ ему, по прежнему, ожидать его трое сутокъ, сказавъ, что если черезъ три дни онъ не возвратится, значитъ воля Господня совершилась, и Всевышній судилъ рыцарю погибнуть въ этомъ ужасномъ приключеніи. Онъ повторилъ Санчо, что долженъ онъ былъ сказать Дульцине, и просилъ не безпокоиться о своемъ жалованьи, увривъ его, что, узжая изъ дому, онъ оставилъ завщаніе, въ которомъ завщалъ уплатить своему оруженосцу жалованье сполна за все время его службы. Но, сказалъ въ заключеніе рыцарь, если Господь сохранитъ меня теперь, тогда, Санчо, ты можешь считать островъ уже въ своихъ рукахъ.

До глубины души тронутый грустнымъ прощаніемъ съ своимъ добрымъ господиномъ, Санчо не выдержалъ, залился слезами и ршился слдовать за Донъ-Кихотомъ всюду, намреваясь не покидать его до окончанія предстоявшаго ему ужаснаго дла. Судя по этимъ слезамъ и этой благородной ршимости, авторъ заключаетъ, что Санчо Пансо былъ отъ природы человкъ добрый, и притомъ христіанинъ стараго закала. Слезы его тронули, но нисколько не поколебали Донъ-Кихота. Напротивъ того, не теряя боле ни минуты, онъ похалъ въ ту сторону, гд слышались неумолкающіе удары и шумный грохотъ воды. Санчо слдовалъ за

нимъ, по обыкновенію, пшкомъ, ведя за узду осла, неразлучнаго товарища своего въ хорошія и трудныя минуты жизни. Миновавъ пространство, расположенное подъ тнью каштановыхъ деревьевъ, наши искатели приключеній выхали на широкій лугъ, и тутъ увидли скалу, по которой съ грохотомъ и весьма живописно струилась вода. У подошвы ее расположены были какія-то строенія, боле походившія, впрочемъ, на развалины, и въ нихъ-то раздавались эти страшные удары, такъ напугавшіе Санчо. Теперь эти удары и шумъ воды испугали Россинанта, но Донъ-Кихотъ погладивъ и успокоивъ его словами, приблизился съ нимъ въ строеніямъ, поручая себя своей дам, и по обыкновенію прося ее — бодрствовать надъ нимъ въ эту ужасную минуту; мимоходомъ онъ не забылъ помолиться и Богу. Санчо, между тмъ, слдуя по пятамъ своего господина, вытягивался и все высматривалъ изъ-за спины и шеи Россинанта, надясь увидть, наконецъ, то, что повергло его, ночью, въ такой ужасъ. Такъ рыцарь и оруженосецъ его прохали шаговъ сто, и тутъ ясно увидли, что за штука такая производила вс эти адскіе удары, заставлявшіе ихъ цлую ночь не всть что воображать себ. Если сказать теб, читатель, правду, и если она не огорчитъ и не раздосадуетъ тебя, то узнай, что всю эту неслыханную кутерьму произвели шесть валяльныхъ мельницъ съ раздававшимися въ нихъ, по очереди, ударами.

При вид ихъ Донъ-Кихотъ весь поблднлъ и мигомъ низринулся съ страшной высоты. Взглянувъ на своего господина, Санчо увидлъ, что онъ стоитъ съ головой опущенной на грудь, смущенный и разстроенный. Рыцарь также взглянулъ на Санчо, который съ вздутыми щеками, чуть не давился отъ напряженія, такъ трудно ему было удержаться отъ того, чтобы не захохотать во все горло. Какъ ни грустенъ былъ въ эту минуту Донъ-Кихотъ, но при вид уморительной мины Санчо, онъ самъ улыбнулся; и тогда оруженосецъ, не находя боле нужнымъ притворяться, принялся хохотать до того, что въ буквальномъ значеніи слова, надрывалъ себ животъ. Четыре раза онъ останавливался, и четыре раза снова принимался хохотать. Донъ-Кихотъ посылалъ и его, и самаго себя ко всмъ чертямъ, въ особенности когда Санчо, передразнивая его голосъ и жесты, воскликнулъ: «узнай, Санчо, что, по вол небесъ, и родился въ этотъ желзный вкъ, чтобы воскресить золотой. Для меня созданы величайшія опасности, меня ожидаютъ величественные подвиги и безсмертныя дла»; повторяя такимъ образомъ слово въ слово рчь, съ которою обратился къ нему Донъ-Кихотъ, когда услышалъ стукъ молотовъ. Видя, что Санчо, просто на просто, потшается надъ нимъ, Донъ-Кихотъ до того взбсился, что приподнялъ копье и ударилъ имъ два раза Санчо по плечамъ съ такою силою, что если-бы онъ ударилъ его такъ по голов, то рыцарю пришлось бы тогда уплатить жалованье не самому Санчо, а ужь наслдникамъ его. Видя, что Донъ-Кихотъ не шутитъ и страшась, чтобы онъ не удвоилъ своей благодарности, Санчо, заискивающимъ, униженнымъ голосомъ, съ умиленнымъ лицомъ, сказалъ ему: «успокойтесь, ваша милость, разв вы не видите, что я шучу».

— И вотъ по этому то именно я самъ не шучу, отвтилъ Донъ-Кихотъ. Скажи мн, несчастное твореніе: неужели ты думаешь, что еслибъ вмсто этихъ валяльныхъ молотовъ, я наткнулся здсь на какое-нибудь ужасное приключеніе, то у меня не хватило-бы духу кинуться въ эту опасность и довести дло до конца? И разв я обязанъ, по своему званію странствующаго рыцаря, умть различать всякіе звуки, будутъ-ли это звуки молота, или какіе-бы тамъ ни были? и что тутъ удивительнаго, если я принялъ за что-то другое стукъ валяльныхъ молотовъ, котораго я никогда не слыхалъ; точно такъ какъ ты, рожденный, вскормленный и воспитанный между ними, видлъ и слышалъ вс эти молоты и ихъ стуки. Пусть, въ это мгновенье, эти шесть молотовъ превратятся въ шесть великановъ, и кинутся на меня одинъ за другимъ, или вс разомъ, и если я, въ одну минуту, не разгромлю ихъ, тогда смйся надо мною, сколько теб будетъ угодно.

— Довольно, довольно, добрый мой господинъ, говорилъ Санчо; сознаюсь, что я позволилъ себ лишнее, но, только, теперь, когда миръ между нами возстановленъ, и приключеніе это окончилось такъ счастливо, какъ дай Богъ, чтобы оканчивались вс наши приключенія, скажите мн, разв не о чемъ тутъ толковать, и не надъ чмъ посмяться, когда вспомнишь про наши страхи-то ночные, по крайней мр, про мои, потому что, ваша милость, я знаю, никогда и ничего не страшится.

— Я не спорю, что это оригинальное происшествіе дйствительно довольно смшно, отвтилъ Донъ-Кихотъ, но въ чему и о чемъ тутъ особенно толковать? этого я не понимаю. Вдь не у всхъ твоихъ слушателей хватитъ на столько разсудка, чтобы съумть оцнить это дло какъ слдуетъ.

— По крайней мр копье вашей милости съумло, какъ слдуетъ, оцнить мсто, на которое оно попало, сказалъ Санчо, потому что ваша то милость мтила мн въ башку, да только, благодаря Соедателю и моему проворству, копье хватило меня по плечу. Но, Богъ съ нимъ; на свт все забывается, и въ тому же, не даромъ, говорятъ, что тотъ кто любитъ, — тотъ заставляетъ плакать тебя, и у великихъ господъ тауъ ужь водится, что посерчаютъ они, да потомъ и пожалуютъ. Чмъ они жалуютъ прислугу свою отдувъ ее палками, этого я не знаю, но крпко на крпко увренъ, что странствующіе рыцари посл такихъ палочныхъ оказій жалуютъ своихъ оруженосцевъ островомъ, или даже какимъ-нибудь имньицемъ на твердой земл.