Дон Кихот (с иллюстрациями) (перевод Энгельгардта)
Шрифт:
– До сих пор я никак не мог выбрать времени расспросить тебя о твоей поездке. Но сейчас, когда судьба дарует нам удобный случай для этого, не лишай меня счастья услышать добрую весть о Дульсинее.
– Спрашивайте, ваша милость, обо всем, что вам будет угодно, – отвечал Санчо. – Об одном только прошу вас, сеньор: не будьте впредь столь вспыльчивы.
– К чему ты это говоришь, Санчо? – спросил Дон Кихот.
– А к тому, – ответил Санчо, – что избили вы меня неизвестно за что. Сеньору Дульсинею я чту,
– Перестань болтать, Санчо, прошу тебя, – сказал Дон Кихот, – твои слова оскорбляют мое чувство. Я только что тебя просил об этом, а ты сам знаешь поговорку: за новый грех – новое покаяние.
В эту минуту они увидели, что навстречу им едет какой-то человек верхом на осле. Сначала они приняли его за цыгана, но едва Санчо, у которого при виде каждого осла глаза на лоб лезли, пристальнее вгляделся в незнакомца, он тотчас же признал в нем освобожденного каторжника Хинеса де Пасамонте, а в его осле – своего возлюбленного серого. Удивленный и обрадованный, Санчо громко закричал:
– Вор Хинесильо, неблагодарная тварь, отдай мне мое добро, верни мне жизнь, не смущай моего покоя, оставь моего осла, возврати мне мое сокровище, убирайся прочь, воришка, мошенник, негодяй!
Но столько бранных слов и не понадобилось. При первом же возгласе Санчо Хинес соскочил с осла и пустился наутек рысцой, похожей на галоп, так что в одну минуту скрылся из глаз. Санчо же подбежал к своему серому и, обняв его, сказал:
– Как тебе жилось, сокровище мое, ослик души моей, друг мой сердечный?
И, говоря это, он ласкал и целовал осла, точно человека. Осел молчал, позволяя себя ласкать и целовать. Тут подоспели остальные путники и стали поздравлять Санчо, а Дон Кихот заявил, что все же подарит ему трех ослят. Санчо был совершенно счастлив.
Вслед за тем он взобрался на своего серого, и все двинулись в путь. Дон Кихот со своим оруженосцем по-прежнему ехали впереди, а священник с Доротеей и мастером Николасом составляли арьергард. Уверенный, что Дон Кихот не может его услышать, священник сказал Доротее:
– Сеньорита, я удивлен искусству, с которым вы сочинили ваш рассказ: он как две капли воды похож на такие же истории в рыцарских романах.
– Я прочла много рыцарских романов, – ответила Доротея, – и очень хорошо запомнила их содержание,
– Я так и понял, – ответил священник, – и поторопился вмешаться, чтобы замять дело. Но разве не странно видеть, с какой легкостью этот злополучный идальго верит во все фантазии и выдумки только потому, что по слогу и складу они похожи на его сумасбродные книги? И это еще не все! Замечательно, что этот добрый идальго начинает болтать глупый вздор только тогда, когда речь заходит о рыцарстве и рыцарях. Обо всем остальном он рассуждает так здраво и глубокомысленно, что вы невольно чувствуете к нему большое уважение. Но стоит только беседе перейти на его излюбленную тему, и вы видите, что перед вами безумец.
Пока они вели этот разговор, Дон Кихот продолжал беседовать с Санчо Пансой.
– Друг мой Панса, бросим наши споры. Не помни зла, забудь обиды и скажи мне теперь: где, как и когда ты видел Дульсинею? Что она делала? Что ты ей сказал? Что она тебе ответила? Какие чувства отражались на ее лице, когда она читала мое послание? Кто тебе его переписал? Одним словом, расскажи мне все, что в подобном случае заслуживает рассказа, вопросов и ответов, не прибавляя и не присочиняя ничего, чтобы доставить мне удовольствие, а главное, ничего не опуская, дабы не лишить меня радости.
– Сеньор, – отвечал Санчо, – если уж говорить правду, то письма вашего никто мне не переписывал, да и не мог переписывать: ведь оно осталось у вас, – вы забыли отдать его мне.
– Ты говоришь правду, – сказал Дон Кихот, – записную книжку, в которой я его написал, я нашел у себя дня через два после твоего отъезда. Это меня очень встревожило и огорчило. Я думал, что ты вернешься, как только спохватишься, что его нет.
– Я так и поступил бы, – ответил Санчо, – но, к счастью, я запомнил письмо наизусть, когда ваша милость мне его читала. Я продиктовал его ризничему, который слово в слово записал его и при этом прибавил, что хотя много приходилось ему читать посланий об отлучении от церкви, но такого красивого послания он в жизнь свою не видел и не читал.
– И ты до сих пор помнишь его наизусть? – спросил Дон Кихот.
– Нет, сеньор, – ответил Санчо. – Я помнил его до тех пор, пока было нужно. А как только я его продиктовал ризничему, так тут же и забыл. Впрочем, нет, начало я помню: «Превозмутительная…», виноват – «превосходительная сеньора», и конец тоже: «Ваш по гроб рыцарь Печального Образа», а в середку я вставил сотни три «душа моя», «жизнь моя» да «очи мои».
Глава 23, в которой рассказывается о беседе рыцаря с его оруженосцем и о встрече с мальчиком Андресом