Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры
Шрифт:
— Так поздно? — недоволен Мигель.
— Тогда еще позднее — в марте. В это время самый прозрачный свет… Согласны, донья Хиролама?
— Отлично! — И она улыбается Мигелю.
Провожаемые Мурильо, они выходят.
— Только в марте! Как это долго! — хмурится Мигель.
Жена прижимает к себе его руку.
— Ах ты, нетерпеливое дитя… Как ты загораешься! Пожалуй, портрет мой ты будешь любить больше меня…
— Сегодня я безмерно счастлив, Хиролама.
— С тобою я счастлива всегда, милый.
Он
Хиролама же спустилась в сад — гуляет неторопливо по дорожкам, улыбается.
Мигель вернулся с охапкой цветов, поднялся по лестнице. Открыл дверь.
— Приветствую тебя, королева!
Но комната пуста, только зажженная свеча живет тут, светя бесцельно.
Мигель заглянул в спальню Хироламы и увидел письмо на ее ложе.
Схватил, вскрыл, прочитал: «Трепещите — вы, укравшая мужчину, которого я любила! За его измену месть моя и бога постигнет вас!»
И подписи нет.
Перед обезумевшим взором Мигеля пляшут лица обольщенных, хороводы лиц кружатся, вьются вокруг него.
— Ах, которая из вас написала это?! — восклицает он, окруженный толпою призраков.
Как безумный, со свечою в одной и со шпагой в другой руке, бросается Мигель к призрачным фигурам, светит им в лицо, но призраки тают перед светом, уплывают во тьму, насмешливо скалятся из углов.
— Которая из вас писала?! — кричит Мигель.
Но ему отвечает молчание призраков, слившихся в бесформенной тишине.
Он зажег все свечи — видения исчезли.
Услышав шаги Хироламы, он быстро спрятал письмо.
Она вошла, она полетела к нему в объятия. Целует — и чувствует его холод.
— Мигель, что случилось? — Жена тревожно всматривается в его бледное, измученное лицо. Каждая черточка его выдает, какой ужас терзает душу Мигеля.
Хиролама дрожит за каждую его мысль. Ей хочется согнать тень с его лба, задушить отсвет отчаяния в его глазах.
Что сделать для него? Увы, даже половодье любви, которое она изливает на него, бессильно усыпить демонов, опустошающих его душу.
— Взгляни на меня. Я надела новую мантилью. К лицу ли она мне?
Мантилья — изумительное произведение искусства из белого шелка и кружев, она подчеркивает контрастом персиковый цвет ее лица, обрамленного черными волосами. Мигель восхищен, но уже в следующее мгновение в нем вновь просыпается страх перед угрозой в письме — страх тем более жестокий, чем прелестнее Хиролама.
Он хвалит мантилью, но голос его хрипл, потому что за белым одеянием ему видятся лица, шепчущие проклятия и угрозы.
— Не думай ни о чем, милый, — успокаивает его жена. — Думай только обо мне. О том, что я сделаю все, лишь бы ты
Напряжение на минуту отпустило Мигеля, он медленно, глубоко перевел дух и поцеловал ей руки. И лег на низенькую кушетку, закрыл глаза. Как после тяжелой битвы.
Хиролама опустилась возле него, нежно гладит воспаленный лоб мужа. Кончики длинных пальцев скользят по его лицу — каждую складочку кожи, каждую морщинку хочет она осязать, чтоб воспринять их до самого дна сознания.
Мигель вдыхает тепло и дыхание женщины, склоненной над ним. Впитывает ее преданность, нежность ее. Все такое тихое, потаенное… А меж тем в душе его снова зарождается буря.
— Я хочу слышать твой голос, — хрипит он. — Пой, пой!
Хиролама тихо напевает андалузский романс. Но мягкие, сладостные звуки громом отдаются в ушах Мигеля, в плавно нарастающей кантилене словно свиваются веревки виселиц, в мерном ритме он слышит поступь барабанщиков, мелькают их палочки, выбивая дробь, барабаны обтянуты черным сукном, и смерть скалит зубы ему в лицо из-за тихих тонов вечерней песни…
Все чаще припадки страха. Мигель не может спать.
К утру лежит, обессиленный, неподвижный, лишь мороз пробегает по телу. Тогда он тяжело встает, бродит впотьмах, касаясь холодными пальцами стен, драпировок, гардин, и на ощупь крадется к спальне Хироламы. Тихо отворив дверь, вслушивается в спокойное дыхание жены. Босой, на цыпочках, подступает он к ложу, со страхом вглядывается в ее лицо. Проверяет, заперты ли двери в коридор, хотя с вечера сам их тщательно запер, осматривает ставни и их запоры.
Потом бесшумно возвращается к себе, садится на свою постель и уже не спит, пока его не позовет Хиролама.
И день переполнен страхом. Ему чудится — Хироламу на каждом шагу преследуют наемные убийцы. Сотни раз на дню — в саду ли, на улице, в доме — он круто оборачивается, уверенный, что найдет врага за спиной.
Он не позволяет Хироламе выглядывать в окно. Запрещает есть и пить, пока сам не попробует блюда и напитки. Боится выйти с нею на улицу. Боится беспрестанно, боится всего. Весь день не выпускает шпаги из рук, а ночью кладет ее рядом с собою.
А ночью снова сгущаются тени и грозят. И Мигель впадает в бешенство, колет шпагой вокруг себя воздух, душит ладонью собственный крик и, выбившись из сил, падает наземь.
Хиролама, разбуженная шумом, пугается насмерть. Она читает ужас на его лице и догадывается, что его мучит совесть. И дрожит в страхе за Мигеля, и утешает его.
— Успокойся, любимый мой. Я с тобой. Чего ты боишься? С чем беспрестанно воюешь? Не терзай себя, доверься богу. Бог же всегда будет с нами, ибо он не знает ненависти, ему ведомо лишь сострадание.